Дина Полоскова - В погоне за Иштар
После двух белых лун в замке глиняные стены родного дома показались Ишме совсем убогими. Она видела трещины, которые раньше не замечала и прохудившуюся камышовую крышу. Она надеялась, что сможет помочь семье починить хижину. Вряд ли этих денег хватит, но, даст Богиня, она сможет добыть еще. Главное, не злить Ньола, чтобы он не выбил ей зубы, как отец матери.
Родные стены встретили Ишму неласково, но она не удивилась и не обиделась.
— Зачем приперлась, шлюха? — мама, по привычке прикрывая рот рукой, встала в проеме, не собираясь пускать Ишму в дом.
— Я принесла деньги.
— Деньги. Откуда у тебя деньги. Все знают, каким местом ты заработала эти деньги, дрянь, все знают, — бормотала в ответ мать, но все-таки посторонилась.
— Видит Богиня, ты навлечешь беду на наш дом. Ну, где деньги?
Ишме пришлось оторваться от двух черноглазых кудрявых малышек, встать, и высыпать монеты в преждевременно иссохшие ладони матери. Увидев удивление в ее глазах от величины суммы, Ишма не смогла не почувствовать некоторую гордость за себя.
— Не иначе, как ты их украла, — сухо, но уже не так сурово, сказала мать, — Или с каких пор прислужницам платят деньги?
— Вот еще, — Ишма протянула ей сверток с мукой и козьим сыром, все, что удалось достать на кухне в замке, — Сестрам.
— Без твоих соплей здесь разберутся, кому что, — отрезала мать, — Ладно уж, сядь, поешь, раз пришла.
Она поставила перед ней тарелку с ячменной похлебкой и зачерствевшей лепешкой. Ишма видела, что лучшие куски она припрятала. Для отца, или для себя. Но Ишма не возражала. Она могла только надеяться, что хоть немного козьего сыра достанется сестрам.
Ишма ела и смотрела на них. Надо же, как выросли! Вытянулись, и такие худые… Она хотела бы отдать свою похлебку им — они жадно смотрели на то, как она ест, широко раскрытыми голодными глазами с одинаковыми голубыми жилками под ними — но под суровым взглядом матери не посмела.
Она внимательно изучала Ишму, не переставая, однако, бормотать, что та обязательно навлечет беду на их дом, как уже навлекла своим распутством бесчестье.
Вглядываясь в свежее, юное лицо дочери, в нежный румянец щек, и особенно в целые, белые зубы, Радха, мать Ишмы не могла побороть приступы бессильной ненависти к своему дитя, переходящими в жгучую, болезненно выедающую изнутри ярость. Ишма была так молода и так красива, что Радха не могла не завидовать ей самой черной, самой злобной женской завистью — завистью матери к красоте и молодости дочери. О, как она желала, чтобы это круглое лицо с совершенной кожей как бы стекло вниз, как ее, Радхино лицо, чтобы поры на нем расширились и заполнились черной грязью, чтобы цвет его пожелтел и стал неровным от солнца, чтобы вся кожа на теле Ишмы обвисла, и вместо благоухания юности начала источать смрад, как у нее, у Радхи. Смрад, который отвращает от нее мужа все чаще и чаще… Как она боялась окончить свои дни, как ее собственная мать — некогда первая красавица поселения и дряхлая, с трясущейся головой и редкими патлами седых волос старуха, обезумевшая настолько, чтобы ходить на площадь и предлагать свое сморщенное обвисшее тело пьяным бродягам, платить им за это деньги.
Со двора послышались шаги, и Ишма чуть не подавилась от испуга — она подумала, что это пришел отец, и в груди у нее похолодело. Но это оказалась Гадра — полубезумная соседская старуха, которую в селении считали провидицей. Не пустить ее внутрь означало накликать беду на двор, и мать немедленно выхватила у Ишмы оставшийся кусок черствой лепешки и сунула его старухе. На мгновение он мелькнул в изуродованных артритом старушечьих пальцах и исчез в складках рубища.
Скривившись, Гадра оглядела сквозь мутную пелену глаз сестер Ишмы, которые прижались с двух сторон к старшей сестре, обхватив цепкими маленькими ручонками ее ноги.
Неожиданно Гадра затряслась и пустила изо рта обильную пену. Ее злобные, почти скрытые обвисшей морщинистой кожей глаза уставились на Ишму. На нее же и указал коричневый старушечий перст.
— Проклята! Проклята! — завопила она, не в силах сдержать крупную дрожь во всем своем старом теле, — Тебе не пережить красной луны! — и она упала на земляной пол, забившись в судорогах, сотрясающих ее.
Звонкая оплеуха привела Ишму в себя.
— Дрянь! Я так и знала, что ты навлечешь беду на нас! — мать хлестала Ишму по щекам снова и снова, а она только отклонялась и пыталась увернуться — она не могла убежать, опасаясь еще больше напугать сестер: испуганные отвратительным видом трясущейся старухи, ее воплями и пеной изо рта, они изо всех сил вцепились в ноги Ишмы и не пускали.
В Замок кхастла Бравиш Ишма возвращалась в слезах, не в силах сдержать крупную дрожь, сотрясающую ее тело. Щеки и уши пылали от материнских затрещин, руки дрожали, и колени совсем ослабли. Ишма даже не заметила, что во дворе замка, со скрещенными на груди руками, ее поджидает Ньол, выразительно нахмурив брови. На его почти привлекательном лице было написано крайнее неудовольствие, и Ишма хорошо понимала, чем это ей грозит, но бояться сил уже не оставалось.
Оказавшись в комнате Ньола, Ишма с рыданием бросилась ему на грудь, обхватив руками шею и испугавшись собственной храбрости. К ее удивлению, Ньол обнял ее в ответ.
— Ну что ты, что ты, маленькая Ишма? Ходила домой?
Ишма кивнула.
— Ну вот, обидели мою красавицу. Не плачь.
Он принялся гладить ее по щекам, голове, плечам, чем вызвал еще более бурный приступ рыданий. Усадив на топчан, Ньол что-то протянул ей.
— Вот, смотри, я специально купил для тебя.
Увидев красные бусы, ленты и почти новые туфли, Ишма лишилась дара речи. Раньше никто и никогда ничего не дарил ей. И хоть она знала, что последует за этими подарками, впервые она почти не испытывала отвращения и страха. Кажется, она начинает еще лучше понимать мать, которая так боится потерять благоволение отца.
А Ньол смотрел на коралловые бусы, мял обнаженную грудь Ишмы, и думал о том, как красиво его подарки будут смотреться в красную луну. Надо будет еще купить ей новое платье. Красное.
* * *«Тара, ответь! Я знаю, что ты читаешь мои сообщения! Я вижу это по отчету о доставке…»
«Тара, я сделал официальный запрос о курсе Персефоны».
«Я нагоню тебя в системе Гидры».
А вот это мне уже совершенно не нравилось. Что ему нужно? Прежде Вик не был таким… настойчивым, что ли. О великий прогресс, это со мной что-то не так или все окружающие мужчины вдруг перебрали со смелостью?! К одному и тому же Гудвину они сходили или как?! Ну, так надо было попросить мозгов…
Я отправила ответное сообщение: «Я на работе, Виктор. Будь так добр, занимайся своими делами». И, подумав, добавила: «Даже если наши маршруты пересекутся, у меня нет ни времени, ни желания встречаться с тобой». Уф, надеюсь, это немного охладит пыл внезапно воспылавшего необоснованным праведным гневом по случаю моего отлета космобиолога… Тут же пришло ответное сообщение. Дежурит он, что ли возле орма?! «Ты в опасности, Тара. Ты сама не понимаешь, во что ввязалась». Ничего себе! Да что ему вообще надо?! Если бы не знала его давно, и не будь он однокашником Риммы, я бы подумала, что Виктор не тот, за кого себя выдает.
