Александр Барченко - Из мрака
О нет. Костюмы ей перешлют в Париж через Гавр, со следующим рейсом. Сезон ещё не начался. В крайнем случае к её услугам Пакэн. Она заказывала у этой артистки перед отъездом сюда. За этим дело не станет. Этот неуклюжий Ларсон грозит задержать целый месяц. Страшно подумать… Но ведь мистер Смит, милый мистер Смит не станет её мучить так долго? Каких-нибудь полторы-две недели? Правда? Мы отберём у этого глупого Ларсона доверенность, передадим другому. Ей так безумно хочется уехать скорее…
Детски-умоляющая гримаска, прелестнейшая улыбка и там, где-то сзади, изнутри, жёсткий подстерегающий холод.
Осторожно и долго объяснял все неудобства экстренной реализации. Намекнул на отсутствие определённого срока в документе. Ни один суд…
— Ах, Боже мой! Да разве предстоит ещё судиться?
Она думала, что всё это так просто. Ах, этот Ларсон. Теперь очевидно, он ничего не понимает. Он так обнадёжил её. Необходимо заменить его скорее другими.
Беспокойные, плаксивые, настоящие «бабьи» ноты пропитали голос. Опустились углы губ, жалкая складка перерезала лоб, глаза зажглись определённым холодным жадным испугом.
Как он не уследил такого выражения прежде?
Нет. О суде не может быть и речи. Дело так чисто, как день. Он хотел ознакомить её с юридической стороной вопроса, в теории, так сказать…
С ужасом чувствовал, что не находит подходящих выражений. Всю способность соображать, ориентироваться словно сковывал этот трусливо хныкающий, бабий голос, эти прозрачные глаза, холодные, жёсткие, жадные.
И, сознавая, что делает ложный рискованный шаг, непоправимую глупость, внезапно чувствуя себя в роли мальчишки, припёртого к стене, тоном почти просителя, не успевши сдержать дрожи в голосе, кинул прямо:
— Даже в том случае, если я… лично я как о маленьком одолжении для себя буду просить…
Слёзы… Целый душ, брызнувший из туго налившихся, помутневших глаз.
Ради Бога! Она ничего, ничего во всём этом не понимает. Он так напугал её. Она никогда не ожидала. Лучше бы ей никогда не связываться с этим Ларсоном. Она не может остаться здесь, в этой Индии. Она еле дышит. Профессор Уард нашёл у неё, как это… да, акцент тона аорты. У неё страшное малокровие. Профессор слушал её и выстукивал, здесь… вот здесь. Она так надеялась на милого мистера Смита. Пусть же он не мучит её. И опять этот холодный, тупо-жестокий, жадный застланный взгляд, странно спокойный рядом с этими слёзами, истерическими воплями.
— Успокойтесь, успокойтесь, миледи. Вашим интересам не грозит никакой опасности. В месяц всё будет кончено. Возможно, даже раньше, значительно раньше.
Правда? Он не шутит? Какой он милый… Слава Богу, она так испугалась… Всё этот Ларсон… Ну, не будем… не будем больше вспоминать об этих беспокойных, гадких вещах. Что нового у них, в Бенаресе? Не скучает ли здесь его дочь? Ах, она решительно влюбилась в эту прелестную головку, такую бледную, с такими роскошными тяжёлыми волосами.
И надо было сидеть, подавать реплики на глупые, фальшивые фразы обезумевшей от жадности, изломанной бабы.
И вышел, приложившись к круто посоленной слёзами ручке, весь под впечатлением прощальной напутственной фразы хозяйки:
— Милый, милый мистер Смит. Я так расстроена, так испугалась…
Невольно остановился на минуту в конце коридора, спохватился, что не дал ничего корректному стюарду, машинально полез в жилетный карман.
Сходил с лестницы в полутёмный прохладный вестибюль. Не держалось ни одной мысли в опустевшем мозгу. Отрывал подошвы на узкой матерчатой дорожке, прихваченной к ступеням блестящими медными прутьями. Почему-то сегодня особенно резали глаза узкие красные бордюрчики по бокам половика, по три бордюрчика с каждой стороны.
Остановился как вкопанный, чувствовал, как тело дрожит мелкой дрожью. Вспомнил… Такая же лестница, с таким же, с бордюрчиками, половиком, с медными прутьями, сумрак вестибюля, чьи-то пальто в полутьме, там, на вешалке, чьи-то молчаливые фигуры у дверей.
Так же он сходит с лестницы… Но приехал тогда не так. Не было ещё автомобилей… И тяжёлые подкованные сапоги, дребезжа шпорами, спускались тогда сзади за ним.
Приехал он, вызванный повесткой представителя ещё нового, модного тогда института, вызванный в качестве свидетеля по страшному, тяжёлому делу. И сходил с лестницы после того, как вызвавший, следователь по особо важным делам, выбритый сухощавый блондин с правоведским значком — теперь он сенатор, обратился к нему сухо и вежливо, уперевшись согнутыми пальцами в стол, пристально глядя в лицо жёсткими голубыми глазами:
— К сожалению… К сожалению, вынужден применить к вам, милостивый государь, в качестве меры пресечения э… э… личное задержание.
XI
И с тем же чувством жуткой колышущей лёгкости будто опустевшего тела и мозга председатель нефтяного треста, британский подданный Николай Смит, сидит сейчас в своём кабинете, на любимом просиженном, вытертом кожаном кресле с подлокотниками вылезшего из-под лака тёмного дерева.
Старое кресло режет глаза диссонансом на фоне массивных и стильных диванов, огромных книжных шкафов чёрного дуба, рядом с этим роскошным столом, сплошь заваленным отчётами с бесконечными нолями, разноцветными обложками уставов коммерческих обществ, безделушками и пресс-папье, из которых каждая имеет историю, а некоторые — вот та, например, «сырой» тусклый берилл, ещё зажатый в обломке породы, стоят не одну тысячу фунтов.
Но пустым, невидящим взглядом смотрит владелец на эти вещи, и лишь уютное старое обшарпанное кресло напоминает ему, что он ещё у себя, дома…
Ещё вчера вечером лихорадочно работала мысль.
Ещё вчера казалось, что возможно уладить, что, нажавши все кнопки, махнув рукой на две трети состояния, можно обернуться в течение месяца, спасти ситуацию, дело… положение даже, пожалуй.
Только что из кабинета вышел адвокат Ларсон.
Юркий юрист явился сегодня чуть свет, по-видимому искренно возмущённый, даже искренно сочувствующий. Беспомощно разводил руками, утвердив на коленях огромный портфель, дребезжал писклявым голосом:
— Это чёрт, а не баба, дорогой сэр… Пусть простят мне это непоэтическое сравнение по адресу столь крупной клиентки. Это не жадность даже, а помешательство какое-то. Вчера, клянусь Юпитером, она оторвала меня от обеда, прямо из-за стола. Устроила сцену, истерику… Стыдно перед прислугой. Кричала, что я вожу её за нос, что дело должно покончить в одну неделю. Будто вы, не только другие адвокаты ей говорили, но и вы сами… Вы были у неё вчера, дорогой сэр?
