Александр Морозов - Неведомый груз
Банг и Сорвинг стояли друг против друга, впервые столкнувшись в такой необычной обстановке. И каждому из них казалось, что здесь, с глазу на глаз, в ярком солнечном свете он в первый раз по-настоящему видит другого.
«Какой же это враг? — думал Сорвинг, пристально разглядывая Банга — худого, усталого, в запыленной плохой одежде. — Он просто очень молод и стремится найти применение своим силам. Надо только переключить их, и этот „враг“ будет рабски выполнять любое мое приказание…»
— Банг, — сказал Сорвинг, стараясь говорить дружеским тоном, — не пора ли вам начать новую жизнь? Не пора ли оставить эту неуместную дружбу с рыбаками и грузчиками.
— Сорвинг, — перебил Банг тем же тоном, — если у нас дело дошло до дружеских советов, разрешите и мне спросить, не пора ли вам удрать с Мегры? Я знаю, что вы пытаетесь помешать эвакуации населения острова из-за своих личных интересов. Это вам не удастся. Отступите, пока не поздно. Игра, затеянная здесь, не по плечу даже вам.
— Вы неверно информированы, — холодно и спокойно ответил Сорвинг. — Вот копия телеграммы, которую я послал в Кондерру с требованием эвакуировать Мегру немедленно.
Сорвинг опустил руку в карман, и через секунду Банг лежал лицом вверх с глазами, не по живому дерзко глядевшими прямо на солнце. Сорвинг помедлил мгновение: стоит стрелять еще или хватит? Потом сел на камень, стиснув в руке пистолет, как будто сделавшийся тяжелее. Сорвинг смотрел на тело Банга и думал:
«Он хотел увидеть многое, этот Банг. Слишком многое. Но никогда больше не увидит даже собственной руки, которую осмелился поднять против нас…».
Сорвинг обычно сам не пускал в ход оружие. Для этого у него было много сравнительно недорогих исполнителей. Но он не жалел, что погорячился сейчас. Лишний свидетель — лишнее осложнение.
Тело можно было оставить на берегу на том самом месте, куда оно упало. Никто не заподозрит Сорвинга, а если и заподозрят — тоже не беда.
Но рыбаки любили Банга. Найдя его тело с пулей в сердце, они долго не успокоятся. Сорвинг ногой скатил труп на край обрыва и резким ударом столкнул в воду. Здесь было совсем неглубоко, и уже через несколько минут вокруг закишели огромные черные крабы. Они срывались с невидимых выступов скалы и плыли на дно, словно камбалы.
Сорвинг с интересом зоолога следил за их неуклюжими движениями. Недавно он видел, как такие же крабы с поразительной быстротой оставили от большого, убитого острогой тунца одни кости…
Услышав выстрел, которым был поражен Банг, бакланы тяжело взмыли вверх на узких длинных крыльях. Су-Тэн, лежавший на камнях вниз лицом, поднялся и посмотрел вокруг. Ничего… Старик сел, поджавши ноги и уставившись на море, сверкавшее под лучами солнца, ослепительными бликами. За те минуты, в течение которых он лежал, уткнувшись лицом в ладони, Су-Тэн вновь пережил то, что с ним произошло тридцать лет назад, во время землетрясения в Дриде. В сущности, он не боялся. Но хранить одному такую тайну?.. Невыносимо. Ничего плохого не случится, если он разделит ее с самыми близкими на земле людьми: женой, старой Кэр, и сыном Лay, верным другом и преданным слугой Банга…
И в тот же вечер маленькая Кэр, что значит «кокосовый орех», взяла слово со своей младшей сестры, что она скорее умрет, чем расскажет еще кому-нибудь тайну Су-Тэна. А эта сестра… Но каждому понятно, что она сделала с доверенным ей секретом. Таким образом, из дома в дом летела весть о грядущей катастрофе. Люди, передавая ее друг другу, не знали, откуда идет предсказание о землетрясение, и нередко выдумывали фантастические подробности. Это быстро отняло у сообщения признаки суровой достоверности неизбежного. Но все же чувство неуверенности и смятения охватило многих. Некоторые, кто послабее, пали духом: что заботиться о будущем, когда, может быть, завтра от всего острова останутся только голые разбитые скалы, кое-где торчащие над поверхностью океана?
В ресторанах и портовых кабаках пили гораздо больше, чем всегда, и очень часто дрались, сразу пуская в ход оружие…
Во дворце губернатора
Губернатор проснулся от слабого мелодичного звона. Звук был нежен и приятен, но, услышав его, губернатор мгновенно подскочил на постели. Прижав руку к сердцу, ожиревший, грузный человек сидел в душной полутьме спальни, собираясь с силами, чтобы опрометью броситься из дома, готового каждую секунду превратиться в высокий могильный холм. Дрожащей рукой губернатор, наконец, повернул выключатель. Свет ночника упал на маленький серебряный колокольчик, легкий, как венчик цветка, свешивавшийся на тонком проволочном стержне. Малейшее сотрясение пола вызывало удары стенок колокольчика о язычок. Такие «сейсмографы» губернатор в неспокойные времена видел на острове Фило и теперь приказал поставить их во всех своих комнатах.
Выпучив глаза, губернатор несколько минут смотрел на колокольчик, но тот упорно молчал. Зато раздались слабые удары о стекло окна. Черная ночная бабочка, широко раскинув бархатные крылья, пыталась вырваться из неволи. Очевидно, она и толкнула колокольчик, когда металась по комнате.
Губернатор успокоился, но знал, что уже не заснет. Он оделся и вышел в свой кабинет. Со стен, освещенных большой люстрой, на него смотрели портреты родственников и друзей. Художники по приказу губернатора всех их одели в роскошные одежды, придали их лицам одинаковую солидную упитанность, выхоленность. Казалось, все они долго и, преуспевая, жили и очень мирно кончили свои дни. Но губернатор знал, что это было далеко не так. Многие, очень многие из людей, сейчас надменно красовавшихся в позолоченных рамах, в свой последний час видели на фене утреннего бледного неба, перекладину виселицы и веревку или черные стволы ружей, по команде вдруг поднимавшихся на уровень человеческой груди.
Губернатор подошел почти вплотную к портретам деда, неудачно пытавшегося присвоить всю наличность «Южного банка», и отца, охотника и политического авантюриста, застреленного на улице при очередном перевороте в Кондерре.
Прямо против губернатора в массивной раме висел портрет прославленного истребителя горилл — «горилла-гунтера»: роскошные усы, почти достигавшие плеч, выпуклые, как у самого владельца портретной галереи, безжалостные глаза. О, с какой радостью побеседовал бы с ним губернатор о ближайшем будущем! Отец славился не только как охотник, но и как делец, разрешавший любой трудный вопрос с быстротой винтовочного выстрела. Но много лет назад пулеметная очередь сделала бесполезным прославленный «ивер-джонсон» в руках «гориллы-гунтера». И теперь губернатору оставалось вдохновляться только портретом знаменитого охотника и авантюриста. Он так долго и сосредоточенно впивался взором в знакомое с детства лицо, что закружилась голова, и нарисованные черты вдруг начали менять выражение: в них чудились то гнев, то насмешка, то одобрение, то суровый приказ.
