Александр Морозов - Неведомый груз
Через несколько минут низкая черная автомашина почти бесшумно, как ночная птица, мчалась от губернаторского дворца в горы, к сейсмической станции «Мегра». Тревожно глядели во тьму ночи, ярко освещенные окна станции. Они как будто кричали: «Теперь не до сна! Теперь каждый миг дорог!»
«Буря наклонов»
Гребнев в институте славился способностью настраивать тончайшие измерительные приборы. Он мог часами сидеть, как будто отрешенный от всего на свете, сосредоточив внимание только на слабых подергиваниях указательной стрелки, добиваясь, чтобы она, наконец, замерла на определенной цифре. Он великолепно разбирался в причудливых рисунках, которые пишут электроны, ударяясь о светящиеся экраны осциллографов, рисунках, вызванных электрическими колебаниями и на этих экранах по-своему выражающих любой процесс — будь то прохождение тока в электрической магистрали, биение человеческого сердца или различные движения частиц, образующих моря и сушу.
На Мегре эго свойство молодого исследователя обострилось еще больше. Шутя, он говорил Крылову:
— Я превратился в сейсмограф. Мне кажется, что я сам ощущаю то, чего не могут уловить наши лучшие приборы. Если бы меня спросили: «Будет ли на Мегре землетрясение?» — я ответил бы решительно: «Да, будет!» Я чувствую его приближение каждым нервом.
Однако напряженная работа ничуть не отразилась на Гребневе.
Он загорел, выглядел очень бодрым, а его синие глаза смотрели так твердо и решительно, что директор сейсмической станции, иногда вступавший с Гребневым в спор, всегда отводил взор в сторону, словно опасаясь, что Гребнев может гипнотизировать собеседников и подчинять их своей воле.
В душный ночной час, когда автомобиль губернатора с потушенными фарами остановился у станции «Мегра», Гребнев, как обычно, «делал зарядку» перед сном: быстро просматривал целый набор различных измерителей, уточнял показания, наблюдавшиеся днем, записывал новые. Перед ним лежала истрепанная общая тетрадь, в которую он торопливо вносил цифры, указанные стрелками, выводы, сделанные в результате наблюдений за осциллографами, сейсмографами.
Тут же, резко выделяясь ярко-красной кожей с золотым тиснением, с массивными серебряными застежками, покоился великолепный том, купленный Крыловым в одной из антикварных лавчонок и предназначавшийся, как свидетельствовала витиеватая надпись на переплете, для отчета управителя владениями принца Ходонаи. Уже давно не было на свете ни принца, ни его управителя, а прекрасная бумага, которая почему-то так и осталась чистой, была по-прежнему бела и прочна.
Крылов, большой любитель всяких редкостей и древностей, приобрел книгу, сначала не зная, собственно, для чего. А потом решил превратить ее в журнал для ежедневных записей — своих и Гребнева.
— Наша работа стоит того, чтобы записывать весь ее ход в этом роскошном альбоме, — сказал Крылов, показывая книгу Гребневу. — Кроме того, я надеюсь, что наши записи в таком оформлении сохранятся надежнее. Что бы ни случилось, где бы ни валялась подобная книга, она не останется незамеченной и листы ее никто не станет вырывать для завертывания фруктов или рыбы.
Каждое утро Гребнев или Крылов каллиграфически переписывали в этот «альбом» записи за прошлый день. Там было уже много строк, скупо, сдержанно, но очень точно повествовавших обо всем происходившем на Мегре и имевшем отношение к задаче Крылова и Гребнева.
В эту ночь Крылов, стоявший за спиною Гребнева и тоже наблюдавший за приборами, взял журнал, перелистал его и задумался над одной записью.
«Седьмое декабря. В час дня отмечены резкие изменения в показаниях электрических приборов. Восстановление цепей произошло по неизвестной причине. Надо полагать, что они исправлены сейсмологом Бантом, пропавшим без вести. Электрическое поле, бегущее впереди упругой земной волны, зарегистрировано на сейсмической станции „Мегра“ много раз. В качестве приборов-уловителей были использованы сверхчувствительные установки Института имени Петрова, позволяющие обнаруживать электрические колебания, до сих пор не поддававшиеся наблюдению. На основании этого надо предполагать, что очаг землетрясения, связанный с возникновением электрических колебаний, находится примерно в 50 километрах, то-есть в районе города Мегры.
Для контроля производились наблюдения за микромагнитными колебаниями магнитного поля Земли в районе острова. Эти измерения подтверждают, что к показаниям приборов, улавливающих колебания электрического поля, необходимо отнестись со всей серьезностью».
Лицо Крылова было печально и строго. Небольшие седые усы резче выделялись на коже, потемневшей от лучей тропического солнца. Он заметно постарел. И люди, видевшие его многочисленные портреты в газетах, журналах и книгах, сейчас не узнали бы ученого. Крылов, любивший умную шутку, остроумный рассказ, однако, очень редко улыбался.
Но однажды, когда его фотографировали, он неожиданно чему-то улыбнулся. Фотограф, закончивший печатание портрета, предназначенного для академического журнала, пришел к Крылову несколько смущенный. Удобно ли поместить портрет улыбающегося ученого? Не уронит ли это его достоинство?
— Знаете, — сказал Крылов, — в душе я веселый человек. Но занимаюсь я постоянно, очень серьезными работами, и улыбка тогда — малоподходящее выражение лица. Так пусть же хоть на фотографии я буду выглядеть веселым. Пусть смотрящие на мой портрет думают: «Ну и весельчак этот Крылов! Странно, что он пишет все о таких скучных предметах».
И с тех пор, когда к Крылову обращались с просьбой сфотографироваться, он всегда давал для пересъемки свой старый портрет. Так и пошел гулять по свету снимок улыбающегося Крылова, и, быть может, некоторые действительно удивлялись «несерьезности» выражения лица знаменитого сейсмолога.
— Мне особенно грустно читать эту запись… — сказал Крылов. — Бедняга Банг! Он был, несомненно, талантливым человеком. Таким живым, таким жадным ко всем проявлениям жизни!.. И вдруг исчез, словно уехал куда-то впопыхах, не успев нам сказать ни слова.
Никто даже не заинтересовался тем, что произошло с Бангом, — продолжал он. — Только директор станции, с которым, по существу, никто из местных властей не считается. Последним «приветом» нашего друга Банга были эти электрические сигналы, говорящие о беде, которая скоро обрушится на город, на остров, который он так любил… Остров действительно прекрасен, но жизнь людей здесь ценится недорого. Люди здесь несчастны.
Я много думал вчера о директоре сейсмической станции. Он очень странный человек. По-моему, он родился слишком поздно. Такие ученые, как он, только тормозят движение человечества вперед. И директор станции «Мегра» и все его единомышленники рассматривают действие законов природы как нечто неотвратимое, как рек, перед которым человеку остается только покорно склониться.
