Яков Волчек - Сын Карая
– И что ты все вихляешься, Числов, что уж ты так ломаешься? И как же тебе хочется героем выглядеть! А не вышло у тебя, нет. Не герой ты. Жалкий ты и глупый, вот это да! – Майор Гукасян качает головой. – Дурень ты, Геннадий. Какого ты в себе человека загубил!
Он дает знак – и с горы спускается с автоматом Васька Короткий. Он неразговорчив, как всегда. Да и о чем тут говорить? Бросает автомат, отходит на указанное место.
Идет пружинящей походкой, чуть приседая, чуть наклоняясь вперед, седой волк, по кличке «Минька». Он и хотел бы перекинуться веселым словцом с начальником, но майор Гукасян отворачивается. У Миньки берут пистолет. Он сейчас послушный и кроткий, Минька.
Сошли с поднятыми руками все двенадцать.
– А где же ваш тринадцатый? Где Федор Пузанков?
«Вот чего я не предусмотрел! – думает Числов. – Они подымутся на площадку искать Федю и найдут Антона. Пропал Антон!»
– Федор отстал от нас по дороге. Не захотел с нами…
– Он сильно отстал от вас. Вы пока еще здесь, а он уже на том свете. Кто его убил, хотелось бы узнать?
Вот она, первая страшная минута для Миньки!
– Федю убрали по закону. Вы в это дело не мешайтесь, гражданин начальник!
– По какому закону, Числов?
– По нашему, воровскому, начальник.
– Такого закона советские люди не признают, Геннадий Числов. Такой закон хуже любого беззакония.
С этими словами майор Гукасян отворачивается от Числова. Больше разговаривать он не хочет.
– Ведите их!
Конвоиры сзади, конвоиры спереди, конвоиры по бокам. Бандиты идут привычно – чуть наклонившись вперед, а руки за спиной, словно связаны веревкой…
Путешествие кончилось!
– Товарищ майор! – У Андрея круто ходят скулы. – Моя собака ранена.
Дикарь лежит на снегу, закинув голову, глаза закрыты. Дышит тяжело. Время от времени высовывает длинный, тонкий язык – подбирает снег. Хочет пить. Значит, жар у него.
На майора Гукасяна это не производит особого впечатления.
– Жаль, товарищ проводник! Но собака свое дело сделала. И хорошо сделала. Я так и в Управление милиции сообщу. А ты скажи спасибо, что никто из людей не пострадал.
Подходит участковый уполномоченный.
– Ай, жалко, погибла служебная собака. В Караджуре акт составим, чтобы в питомнике вы могли отчитаться…
Андрей знает, что его не поймут. И все-таки говорит:
– Я понесу его до машины. В Ереване вылечат.
– Зря! Только животному лишние мучения.
– Понесу на руках!
– Как хочешь.
Андрей поднимает пса на руки. Дикарь тяжко вздыхает и роняет узкую морду на плечо хозяина. Глаза у него мутные, виноватые.
«Вот до чего дошло! Ты меня несешь. Я тебе в тягость, хозяин!»
– Ничего, Дикарь! Я тебя вылечу!
Пес явно стыдится своей слабости и лижет розовым языком лицо Андрея.
Отряд ушел уже далеко вперед. Здесь в снегах – только Андрей с измученной собакой. Никто их не услышит. Можно говорить что хочешь.
– Дружище, ты держись! Ты сам не знаешь, как стал мне нужен в последнее время!
«Я держусь, хозяин. Я стараюсь».
Голова беспомощно поникла. По телу прошла судорога.
– Дикарь, ты что?!
«Плохо, хозяин».
ВОЗВРАЩЕНИЕ К ЖИЗНИ
Доктор, обслуживающий питомник, взглянул на Дикаря и определил: «Жить не будет».
Андрей помчался в ветеринарную лечебницу. Там сказали: «Привезите собаку, мы посмотрим, заочно лечить нельзя». Он долго добивался, чтобы ветеринарный врач поехал с ним в питомник. Врачом работала пожилая женщина, привыкшая лечить лошадей и коров. В запальчивом споре с Андреем она договорилась до того, что собакам вообще не следует уделять много внимания, так как они не занимают ведущего места в нашем животноводстве. Собаки должны выздоравливать сами. А если нет, пусть с ними происходит то, что обусловлено естественными законами природы. И так собак развелось больше чем достаточно. Только и видишь, как по городу ездят фургоны и подбирают бродячих псов.
Женщина была усталая, издерганная. Требование Андрея казалось ей бессмысленной прихотью.
Андрей мог бы пойти к директору или главному врачу и, конечно, добился бы своего, но он терпеливо объяснил ей, какую трудную ночь провел Дикарь, что он сделал и почему ранен.
Женщина отступила:
– Тогда это совсем другое дело. Едем!
Осмотрев Дикаря, она пришла к выводу:
– Все перенесет, будет жить!
Но и тот врач, который обрек Дикаря на смерть, и этот, обещавший ему жизнь, сошлись на одном: им с собакой делать нечего, нужен хирург.
А пока что Дикарь лежал на подстилке в кабинете Геворка, тяжко дышал и нехотя открывал глаза.
Снова Андрей помчался на мотоцикле в город. В последнюю минуту он настиг в зооветеринарном институте известного профессора, собиравшегося идти домой, поругался с ним, потом помирился и сумел убедить, что ученый должен немедленно ехать в питомник. Конечно, он ничего бы не достиг, если бы профессор не почувствовал его отчаяния.
– Вам так уж дорога эта собака?
– Это служебная собака, профессор. Очень ценная.
– Вы за нее отвечаете или это у вас душевная привязанность?
Андрей не любил таких разговоров. Ему было стыдно, объясняясь с мужчиной, употреблять неудобные, непривычные слова, какие можно только читать в книгах, но нельзя произносить в обычной жизни. Душевная привязанность! Два этих слова никак не выражали его отношения к Дикарю.
– Да, – угрюмо сказал он.
– «Да» – то есть отвечаете?
– Привязанность, – выдавил Андрей, краснея.
Профессор сказал:
– Теперь вижу, что приходится ехать.
Всю дорогу он надоедал Андрею, обращаясь то и дело со словами: «Послушайте, мой сентиментальный друг…» Наверно, считал, что это очень остроумно. Андрей молча терпел.
Но, увидев собаку, хирург преобразился. Сразу стало ясно, что он большой специалист. Как только он взял Дикаря за лапу и заговорил с ним грубовато и властно, Андрей почувствовал облегчение. Теперь пес попал в надежные руки!
Удивительно было, что Дикарь, который не терпел прикосновения посторонних людей, покорно отдался в руки профессора. И не потому только, что он был обессилен. Андрей видел, что этот человек псу нравится.
– Ну, дружок, попал в переделку? Не надо стонать – я слышал, что ты герой. Сейчас взглянем, можно ли тебя починить.
Был ощупан кончик носа, измерена температура, выстрижена ножницами шерсть на лопатке, вокруг пораженного места.
– Можешь терпеть? Я тебя еще вот здесь потрогаю. Но будет больно…
И Андрею казалось – страдающая собака все понимает. Может быть, властно-ласковые интонации полностью заменяли слова? Дикарь позволял делать с собой что угодно.
