Яков Волчек - Сын Карая
В эту минуту они услышали лай собаки.
– Лежать, Дикарь!
Андрей бросается на снег, рядом с собакой. Сверху стреляют. Пули ложатся близко, вздымая снежную пыль.
– Товарищ майор! Это они стреляют!
– Слышу. Я не глухой.
Майор Гукасян дышит тяжело. Он не ложится. Присев на камень, старается побыстрее унять прыгающее в груди сердце. Для него это слишком быстрая ходьба.
Наверху затихли.
– У бандитов положение, конечно, более выгодное. Они скрыты карнизом, нависшим над обрывом. Они нас видят. Мы их не видим. Им легко стрелять по цели. Мы даже не можем прицелиться. Но они уже пойманы. Деваться им некуда. Стрельба бесполезна… Эй, Числов! – во всю силу легких зовет майор. – Ты там, Дьякон?
Несколько секунд молчания.
– Это вы, гражданин начальничек? Здравствуйте!
Голос Геннадия Числова.
– Здорово! Давно не виделись. – Майор поднимается с камня во весь рост. – Спускайся, Числов. И всех своих путешественников веди с собой за ручку. Погуляли, сколько удалось, и хватит.
– Хочу вам добрый совет дать, начальничек. Своей бесценной кровью будете нас брать. Мы посчитали: вас десять, не то двенадцать, и нас столько. Мы вооруженные. Терять нам нечего, вы сами знаете. Что здесь лечь, что потом по суду получить вышку или вроде того. Отступитесь, начальник! Вы нас не видели, мы вас не видели.
– Шутишь, Числов! Это же пустой номер. Ты не дурак, а глупости мне предлагаешь. Спускайтесь!
– Хорошо подумайте, гражданин начальник!
Затишье с обеих сторон. И вдруг наверху, повыше того места, где залегли бандиты, раздается шум, громкие возгласы. И кто-то, ликуя, зовет:
– Товарищ майор! Товарищ начальник! Вы нас слышите?
Это пришла подмога. Участковый уполномоченный Маркарян в точности выполнил задание. Привел своих дружинников – легких на ногу горцев, – они пробрались в обход и теперь наседают на бандитов сверху. У них охотничьи ружья, набранные по всей деревне. И теперь они от радости палят дробью в воздух.
– Ну, Числов! – кричит майор. – Теперь тебе все понятно? Это называется «окружение». Сопротивляться бессмысленно. Выходи, Купец! Проторговался!
– Гражданин начальник, – отвечает Числов, – я тут не один. Дайте время обдумать.
– Пять минут даю!
Теперь они лежат рядом на снегу, но не глядят друг на друга. Дело проиграно, все это понимают.
И уже нет здесь группы людей, объединенных хоть какой-то целью. Теперь каждый – отдельно.
Они раздумывают о своей будущей судьбе. Каждый – отдельно.
Лалаян: «Мне ничего особенного не будет. Я не убивал, даже оружия не держал. О побеге я не знал, машину с боем не захватывал. Случайно я к ним попал, это учтут».
Васька Короткий: «Мне автомат дал Дьякон, пусть он это не забывает. У Федьки отнял и мне передал. Довесят два-три годика, все равно изловчусь, убегу».
Влас Уколов: «Хуже всех будет мне! Возрастом не оправдаешься или первой судимостью, как эти щенки. Федора Пузанкова я на тот свет спровадил. Кто-нибудь из этих же меня и продаст. Но ведь мне Дьякон велел! Всех подвел под монастырь Генка Дьякон!»
Влас Уколов, по кличке «Минька», бросается на Числова, пригнув голову.
– Вывел?! Паразит, трепло! «Волю предоставлю»! Предоставил?
Числов отворачивается. Теперь уже не стоит приводить Миньку в сознание. Теперь это уже не имеет значения.
Толстые пальцы низкорослого Антона хватают Миньку за горло.
– Дьякон, скажи слово: вниз его, с обрыва, чтоб расплющился в лепешку, или тут, на месте, придушить, как куренка?
– Не марай свои руки об него, Антон… Вот видишь, Антон, – с тоской говорит Генка Дьякон и указывает пальцем вниз. Он сейчас может обращаться только к Антону. – Сгубила нас собака. Не будь у них собаки, пока они по перевалу ползали, мы бы далеко ушли. А теперь все, Антон!
– Все, – тупо соглашается Антон. – Из-за собаки…
– Братва! – Числов поднимается на ноги. – Можем сопротивляться – всех побьют, можем спуститься, как они велят, кое-кому, возможно, подфартит – не мне, конечно, – все обойдется для иных-некоторых. Что будем делать?
Лалаян первый кричит:
– Сдаваться!
И все угрюмо повторяют, отводя глаза:
– Что делать – надо спускаться. Сдаемся.
Числов наклоняется над обрывом:
– Начальничек, ключик-чайничек! Можно ли на вас довериться, что не побьете, не убьете? Мы сейчас не суда опасаемся – вашего гнева боимся!
Майор Гукасян снизу отвечает:
– Ничего вам от нас не будет, Числов. Выходите с оружием по одному, руки над головой.
– Генка-корешок, – шепчет Антон, – мне как быть? Скажи слово – с тобой пойду хоть до самой вышки!
– Нет, Антон, ты не с нами сюда пришел и не с нами уйдешь. Ступай в укрытие, где нас ожидал, и схоронись, чтоб тебя не заметили. Полюбуешься, что от нас оставят!
Пять минут истекло.
– Братва! – Геннадий Числов берет автомат. – Я вас сюда завел – я первый и на расправу выхожу. Ежели меня не тронут – идите и вы следом. А случится что со мной – отбивайтесь, чтобы не даром пропала ваша молодая жизнь.
Он поднимает автомат и кричит пронзительно, так, что его слышно и вверху и внизу:
– Погиб Генка Числов за то, что волю любил!
С автоматом, который он держит над головой обеими вытянутыми руками, он идет по тропинке.
На него смотрят и сверху и снизу.
Вот он входит в круг людей, которые ловили его, настигли, и бросает автомат на снег. А сам остается стоять с поднятыми руками. Он знает, как надо себя вести.
И в эту первую минуту, когда никто толком не понимает, что нужно сказать и что сделать, из круга выходит конвоир Павлов.
– А у тебя, гада, дети есть? – спрашивает он сквозь зубы и наотмашь бьет Числова по лицу.
– Правильно! – лихо, весело кричит Генка Дьякон. – Бей меня, конвой, за то, что я тебя жить оставил, когда у меня в руках твое оружие было. Теперь ты меня бей.
– Отставить, Павлов! – грозно командует майор Гукасян. Только люди, которые его близко знают, могут понять, как он разозлен. – И уйди, Павлов, с глаз моих. Не хочу я тебя видеть!.. Как я сказал тебе, Геннадий Числов, – говорит он спустя минуту, – так все и будет. По суду примешь, что дадут, а без суда – ничего. Можешь опустить руки.
– Эх, начальничек! – Дьякон горестно трясет бородой, обрамляющей его враз похудевшее лицо. – Я в одном художественном театре запомнил умную песенку: «Пусть неудачник плачет!» Теперь пришел мой черед быть неудачником и плакать, дорогой начальничек, ключик-чайничек.
– И что ты все вихляешься, Числов, что уж ты так ломаешься? И как же тебе хочется героем выглядеть! А не вышло у тебя, нет. Не герой ты. Жалкий ты и глупый, вот это да! – Майор Гукасян качает головой. – Дурень ты, Геннадий. Какого ты в себе человека загубил!