Андрей Черетаев - Сибирский Робинзон
Возле самого выхода я задержался. Я решил посмотреть по сторонам: вдруг что-нибудь найду полезное. И не зря. В самом начале салона царил полный кавардак. Поначалу, очутившись в самолете, я растерялся и не обратил внимания на одеяла, разбросанные по всему салону. Это, в общем-то, объяснимо: поначалу я жутко трусил и с испугу не понимал и не видел того, что нужно было понимать и видеть. Много за один раз мне было не унести, поэтому, взяв ближайшее одеяло и положив его в сумку, я в последний раз осмотрел салон. Со мной часто бывало: собрав чемодан или рюкзак и думая, что все вещи уложены, я замечал вещичку, которая была на виду, но оказывалась забытой.
Почти под моими ногами лежала женская кожаная сумочка. Я не стал брезговать и этой находкой, и формой и цветом похожей на полумесяц, ибо был уверен, что там найдется то, что с собой не возьмет ни один мужчина. Не рассматривая её содержимое, я повесил сумочку на шею. Было очень неудобно, она болталась на груди и постоянно мешала, но делать было нечего.
Я выглянул из самолёта. Погода портилась. Небо, затянутое тучами, снова надумало обрушить на землю снежную массу. Стоило поспешить. Осторожно спустившись на землю, я изловчился и накинул лямки большой сумки на плечи так, словно я несу рюкзак. Получилось очень удобно. Теперь можно было идти обратно к дому. Пройдя метров двадцать, оглянулся и посмотрел на лайнер. То ли я отупел от голода, то ли был еще пьяным, но вид разбившегося самолёта не вызвал во мне никаких эмоций. Я смотрел на него как на интересную картинку, пейзаж, нарисованный мастерской рукой, — и только.
Благодаря найденным в самолёте вещам и продуктам мой жизненный тонус повысился, душу грела мысль о вечернем костре и горячей пище, которую я приготовлю себе на ужин. Роскошный подарочный набор: зажигалка «Зиппо» с аксессуарами, обнаруженный в большой черной сумке, был тому залогом. Мысль о скорой возможности, впервые за несколько дней, согреться подстегивала меня. Радость даже избавила меня на короткое мгновение от сводящей с ума, непрекращающейся зубной боли.
Мои следы на снегу были чётко видны и ноги без особых трудностей несли меня обратной дорогой. Отягощенная добычей спина быстро устала; я шел, наклонившись вперед и опираясь на посох, который перед тем как проникнуть в салон погибшего самолета оставил у трапа, а затем опять подобрал.
Только однажды я рискнул отклониться от проторенного маршрута, обойдя место, где на дереве висела погибшая бортпроводница. Снова увидеть это жуткое зрелище? Да ни за какие коврижки! Хватит с меня.
Вечерние сумерки опускались на тайгу, когда я, порядком уставший и мокрый от пота, вышел к реке. И вышел вовремя: подгоняемые ветром, первые крупные снежинки, предвестники надвигающегося бурана, закружились над водой. Еще немного, и мощный снегопад плотной белой завесой скрыл бы от меня другой берег. Следовало поспешить.
Не желая уронить в холодную и быструю воду свою драгоценную добычу, я ступал крайне осторожно, сплоховав только раз, когда у самого берега оступился и чуть не упал. Левый ботинок промок и мерзко хлюпал при каждом шаге, но теперь это не имело значения. Я предвкушал костер и сытный горячий ужин…
Ввалившись в «каморку», я, сбросив свой груз на пол, уселся на унитаз, чтобы перевести дух. Первым делом из сумки была извлечена зажигалка. Подарочный футляр полетел прочь, и в моих руках лежал заветный источник огня, который следовало заправить бензином; слава богу, к зажигалке прилагался балкончик с горючим.
Пальцы рук от холода плохо слушались. На пустяковое дело — заправить зажигалку — ушло не менее пятнадцати минут. Хорошо, что больная рука уже заживала, и я мог ею действовать как вполне здоровой. В страшном волнении, не дыша, я с усилием прокрутил колёсико. Вырвалось несколько синих искр, и небольшой огонек охватил фитиль. Затаив дыхание, я заворожено наблюдал за огнем, может быть, впервые в своей жизни постигнув и оценив божественный дар Прометея.
— Огонь, огонь, — шептал я, словно шаман. — Нужно развести костер…
Опустить крышку, потушить пламя казалось мне чем-то кощунственным, почти преступлением, но зажигалка стала нагреваться, и я с опаской потушил огонь. Потом зажег вновь. Пламя тотчас вытянулось безмятежным живым цветком, источающим еле заметный бензиновый аромат, самый приятный и дорогой сейчас в моей жизни.
Наконец, натешившись, я убрал «огниво» в карман рубашки, и поспешил за дровами, пока еще совсем не стемнело. Дров, а точнее толстых, и не очень, веток вокруг моего жилища было множество. Подбирая сразу по нескольку штук и просовывая их под мышку, я очень скоро натаскал приличный запас хвороста. Дело было за малым — развести огонь! Причем, разводить его в бывшем туалете было невозможно, там и для меня самого едва хватало места. Поэтому я сложил запас топлива под открытым небом, а костер решил соорудить у самого порога с таким расчетом, чтобы самому оставаться под самодельной крышей.
Конечно, пришлось помучиться — ветки-то почти все были сырыми. Пришлось для начала вспрыснуть небольшим количеством бензина тоненькие веточки, сложенные шалашиком над скомканным обрывком газеты. Бензин вспыхнул, воспламенив «шалашик», и минут через двадцать я уже подкидывал ветки потолще, которые тут же охватывало жадное пламя. Мне казалось что, участвуя в каком-то священном ритуале, я стал свидетелем настоящего чуда. Я видел и чувствовал это чудо, и было не важно, зажигалка ли тому причиной или снисхождение божественного огня. Я молча грелся и любовался на пламя и снежинки, которые таяли в его ауре, не забывая время от времени подбрасывать дрова. Свет и тепло снова вернулись ко мне.
Я просто разрывался между желанием хорошенько согреться, просушиться и другим не менее сильным желанием — обильно поесть. Я оказался в ситуации буриданова осла. В таких случаях следует искать компромисс или, как говорили древние греки, золотую середину. И я её нашел. Сделав небольшой глоток из чудесной бутылочки с текилой, я снял ботинки с носками. Носки я накинул на толстую ветку и стал сушить. Ботинки поставил рядом с костром. Очень скоро от обуви и «потничков» пошел совсем не кулинарный аромат, но, поскольку питаться я собирался более съедобными вещами, мне всё было по барабану, лишь бы ботинки стали приятно сухими.
Опьянев от одного глотка мексиканского самогона, я прибалдел и едва не дал огню сжечь носки, но вовремя спохватился. Подкладывая и подкладывая дровишки, я не заметил, как стало жарко.
— Уф-ф, — произнес я и, впервые за несколько дней, расстегнул куртку.
Жар проник под рубашку, моя грудь покрылась потом и стала чесаться. Грудь оказалась не только потной, но и до безобразия грязной. Пальцы оставляли грязные полосы. После продолжительного расчесывания грудь жутко зудела, покрывшись красными пятнами. Я чесался и чесался, и не было сил оторваться от этого, в общем-то, не совсем приличного занятия. Когда оно мне надоело, я, покопавшись в найденном провианте, с видом знатока кулинарии принялся за составление меню ужина. От бутербродов с копченой колбасой пришлось отказаться — без зубов не прожевать. Я остановил выбор на промороженных, но не ставших от этого менее съедобными, бутербродах с сыром и красной рыбой, упакованных в пленку.
