Виктор Топоров - Приключения 1990
— Фантазия, — откликнулся Кэмпбэлл. — Это модно. У нас тоже. — И уселся на батарею, задумавшись.
— Пошли мы, что ли? — предложил я, здорово сконфуженный своим провалом. Михаил закивал — пора.
— О, — Кэмпбэлл соскочил с батареи, вытер ладонь о зад и протянул ее мне. — Вы имей телефон... Надо много икона, крест медный...
— Все будет, — сказал Мишка. — В лучшем виде. — По-куриному дергая шеей, он заглатывал остатки сыра. Сыр был липкий, и несло от него какой-то тухлятиной — видимо, дорогой сорт.
— Я приезжай в Москву на конференция, — говорил Кэмпбэлл. — Но у меня долг... Это тюрьма! Вы звонить и приносить доска. Очень точный договор только. Я прошу...
— О’кэй, — сказал я. — Не дрожать от страха.
... — Как ты... чуть на сотенку-то не накололся, — позлорадствовал Михаил на улице. — Нашел место тоже! Парапсихолог хренов! Ты одно дело с другим не путай, понял?
— Чего он... лысеет-то? — кашлянул я, сознавая правоту товарища. — Молодой вроде...
— От ума, старик. Ученый.
— От какого ума? Что, у него мысли так череп распирают, что аж волосья выскакивают?
— Это ты у него спроси, — отрезал Михаил, с интересом рассматривая доллары. — Ну как? — спросил. — Будем звонить тому хмырю? Надо же выручать человека из беды... Мамаша у него в больнице, жениться надумал, а тут еще тюряга светит... Или врет? Хотя, знаешь, чего ему врать? Он дохлый такой, на студента похож. Что оттуда — ни в жизнь не скажешь! А за нами не следят? — Он обернулся.
— Кому ты нужен, — сказал я. — Христопродавец...
Владимир Крохин
В субботу утром, закупив две бутылки проклятой и тайно похитив из тещиных припасов банку маринованных огурцов, отправляюсь в гараж. Наблюдать за ремонтом машины. Гараж — это благо, тем более кооперативный, поскольку уж если на данной территории кое-кто кое-кого убедил поставить в Генплане города крест, то теперь снесен кооператив может быть только путем прямого ядерного попадания. Так что в смысле стабильности кооперативный гараж в нашем бушующем мире — одна из твердынь и истинных ценностей, ха-ха. Кабы только не тамошняя публика... Не знаю, что представляют собою иные товарищества, но наше давно превратилось в автопритон с контингентом, олицетворяющим социальное зло во всех ипостасях и на всех поприщах. Народ разный: врачи, работники мясокомбината и культуры, из ГАИ, конечно, из торговли — обычной и внешней, один журналист — это я, из Госстраха агент, двойной мой сосед — по этажу и гаражу, — Игорек и еще всякие. Боевой коллектив. Все теснейше связаны между собой взаимовыручкой по житейским проблемам и взаимонадувательством по автовопросам: перепродажей друг другу запчастей, красок и, главное, по ремонту машин. По данному направлению в кооперативе действовал целый клан, составлявший треть, наверное, пайщиков. После рабочего дня в ведомствах и учреждениях, а частенько и во время этого дня многие трудились в гаражиках согласно своей второй неофициальной специализации. Здесь были жестянщики с набором всех существующих на свете молотков, сварщики, чьи гаражи ломились от баллонов с кислородом и ацетиленом, маляры, приспособившие боксы под камеры для покраски и имевшие дизельные печи, мотористы, перетачивавшие головки блока «Жигулей» в расчете на дешевый бензин, один сотрудник ведомства внешней торговли владел стендом-компьютером, выверяя на нем сход-развал колес, в двух гаражах от соседней организации были проведены телефоны для оперативной связи с клиентами, существовали также пристройки типа «комнат отдыха» с телевизорами, кушетками, один тип к себе даже сервант притащил и принимал в гараже гостей — нередко, кстати, женского пола. Свои машины эти деятели держали на улице, гараж как средство производства предназначался для автомобилей клиентов. Правда, неделю назад у нас побывала авторитетная комиссия, и кое-кто, по-моему, крупно влип, ибо в кооперативе обнаружили много краденого имущества с объектов народного хозяйства. Три гаража, по крайней мере, опечатали. И где сервант и телефоны — там тоже крик стоял. Короче, накрыли малину. Да и пора. По натуре не злораден, по беды рвачей — мои маленькие радости. Вообще те, кто живет, чтобы есть, а не наоборот, мне резко антипатичны. Хотя случаются исключения. Мой сосед, агент Госстраха, тоже из племени пожирателей, и деньги для него, как понимаю, свет и истина, но юмор, ум, не увядшая еще способность чистосердечно оказать помощь привлекают. Но чем кончит он? Сейчас жизнь проста: сшибает левые рубли в Госстрахе по будням, а в выходные те же рублики нарабатывает в смотровой яме гаража благодаря побочной квалификации специалиста по ходовой части. А что дальше? Да, но чем, собственно, лучше я? Специфика халтуры поизящнее? А потом, ведь иду я сейчас в гараж к тому же Игорьку на поклон и, конечно же, возрадуюсь, когда закончит он ремонт моей колымаги, возрадуюсь, как нетленной удаче...
Странная штука — автомобиль... Сродни наркотику. И культ его непоколебим, ибо привязанность тут едва ли не органическая... Что означает наша кооперативная суета для тех, кто в нее вовлечен? По сути, удовлетворение духовных, пусть и нелепо, потребностей... С одновременным извлечением материальной выгоды. Идеальный вариант! И я тоже — сознательно и обреченно — приношу себя в жертву идолу на колесах, ставшему неотъемлемой частью моего бытия, и отними его — образуется брешь, которую неизвестно чем и заполнить... Дожил! Теперь — о врачевании идола. Сосед мой вызвался устранить повреждения кузова на пару с неким Эдиком, личностью откровенно темной, даже наши орлы-ремонтники якшаться с ним опасались и хныкали, что жулик, обдирала и сачок. Игорь, впрочем, малый резкий, отважный и в тандеме с этим гангстером от автомобиля главенствовал.
Подхожу к своему боксу. «Жигуль» мой мерзнет на улице, а в гараже стоит «Волга» старого образца. Под «Волгой» горит свет, звякают ключи.
Со стула поднимается Эдик, человек атлетического сложения. Лицо его светится радостью встречи, и мне протягивается грязная лапа с дешевым перстнем. Я с омерзением в душе и с ответной радостью на лице пожимаю лапу. Даже спрашиваю: как, мол, жизнь?
— Выпьешь, станет легче, — уклончиво отвечает Эдуард, и я, понимая намек, вытаскиваю из сумки проклятую и огурцы.
— Это я... уважаю! — говорит Эдик. — Это — начало! Тут вот халтурец, подвернулся, — как бы извиняется он за «Волгу». — Дел еще на минуту. А дальше — я ваш слуга!
«А слуга всегда лукав с господином», — думаю я, но замалчиваю эту мысль.
Из ямы вылезает Игорь. Комбинезон, припорошенное мелкой крупой грязи лицо, на шее, на цепочке, — серебряный доллар. Вместо нательного креста, что ли?
