Чернияз Абуталипов - Чекисты рассказывают...
Заговор белогвардейцев в Ташкенте был лишь частью большого заговора, охватывавшего города Туркестана и даже России. После провала осиповской авантюры враги затаились. Торопливое расследование дел, проведенное сразу после подавления мятежа, не дало возможности выявить пружины и истоки заговора. И вот Ф. Э. Дзержинский предложил обобщить материалы следствия, осуществить, если надо, дополнительное расследование, вскрыть связи. Это задание Ф. Э. Дзержинского передали мне. С помощью двух следователей я принялся за работу. Сотни протоколов допросов, стенограмм заседаний трибуналов пришлось изучить, составить обзор. Кроме того, предстояло произвести следствие по делам более чем ста участников мятежа. К этому времени из Самары конвой доставил группу осиповских подручных, направленных вначале в следственную часть при штабе М. В. Фрунзе, а затем переправленных к нам в Ташкент. Осиповскими молодчиками я и занялся.
Центральными фигурами в этой группе были помощники Осипова офицеры Ботт, Михайловский и другие. За то время, пока мятежников перевозили с места на место, они многое обдумали и ко многому подготовились. Поручик Ботт, например, избрал тактику разоблачения Осипова и обеливаиия остальных участников переворота. «Мы были введены в заблуждение, — говорил он на следствии, — выполняли приказы, не зная их истинного назначения». Ботт категорически отрицал свою причастность к расстрелу комиссаров в штабе мятежников — во втором полку. По другим материалам Ботт проходил как один из главных инициаторов террора в городе после переворота. Свидетель Шарафутдинов показывал, что поручик лично расстреливал комиссаров. Потребовалась очная ставка.
Я не могу забыть этой ни на что не похожей очной ставки между обвиняемым и свидетелем. Шарафутдинов, возмущенный наглой ложью Ботта, бросился на него и стал душить:
— Предатель! — кричал Шарафутдинов. — Осиповский прихвостень. Если суд тебя не осудит, так я прикончу.
С трудом мне удалось оттащить свидетеля, но он не успокаивался.
— Расстреляйте его, как он расстреливал наших!
Ботт понял, насколько сильна ненависть к нему, насколько тверда решимость людей отомстить за кровь комиссаров. Он признался в преступлении, совершенном во втором полку.
— Да, я расстрелял нескольких человек…, но так приказал Осипов.
Мне надо было знать, кто входил в тайную организацию, готовившую мятеж в Ташкенте. Ботт, являясь адъютантом Осипова, мог кое-что слышать от главаря, наконец, видеть, с кем встречался его начальник. Из показаний других офицеров создавалось впечатление, что, помимо Осипова и даже в обход его, заговорщики формировали будущее белогвардейское правительство. Список его находился у кого-то из членов ТВО. Не принимать во внимание такой факт нельзя было. Мы знали о возможной замене Осипова другим контрреволюционным ставленником. Даже больше, заговорщики намеревались после переворота ликвидировать диктатора и взять власть в свои руки. Это тоже было известно из показаний некоторых участников заговора. Но где отыскать список членов правительства? Судя по отношению Ботта к Осипову, он что-то знал и что-то ожидал после переворота. Возможно, члены ТВО ему подсказали, какой тактики следует держаться и на кого ориентироваться в будущем.
Почему нас так интересовал состав несуществующего белогвардейского правительства? Потому, что члены его не были арестованы, поскольку список держали в строжайшей тайне и, видимо, после разгрома мятежа уничтожили. Сами же члены правительства остались и перешли на нелегальное положение. Законспирированные заговорщики находились в городе, работали в советских учреждениях, держали связь с заграничной агентурой и исподволь готовили новую провокацию против социалистической республики.
На следующий день после очной ставки я попросил у начальника отдела разрешения поехать в тюрьму и продолжать допрос Ботта и других офицеров-осиповцев. Начальник был расстроен чем-то, ответил сухо.
— Следствие прекращается.
— Как прекращается? — не понял я. Мне казалось, что мы нащупали след и теперь сумеем распутать клубок до конца.
— Некого допрашивать, — так же сухо пояснил начальник отдела. — Ночью офицеров расстреляли.
Это было настолько неожиданно, что показалось мне ошибкой. Как можно было расстрелять обвиняемых, еще не выдавших нам главных сведений о белогвардейском заговоре. Получилось так, будто мы сами захлопнули двери в тайну, причем тайну, разгадкой которой упорно занимались.
— Но они знали много важного, — продолжал настаивать я.
— Понимаю, но ничем помочь не могу.
Начальник передал мне официальную версию относительно готовившегося бунта в тюрьме. Чтобы его предотвратить, начальник тюрьмы привел приговор ЧК в исполнение досрочно.
Позже я много думал об этом случае. Во-первых, мне не верилось, что положение было настолько тревожным. Во-вторых, в городе имелось достаточно сил для подавления смуты контрреволюционеров. Внезапный расстрел оборвал нить следствия. Арестованные начали рассказывать и, видимо, кому-то этот рассказ угрожал разоблачением. Кто-то, и не один был очень заинтересован в молчании. А лучше всего умеют молчать мертвые.
Между прочим, позже лицо, приводившее в исполнение смертный приговор, некий Толмачев, был изгнан из ЧК. Мне поручили вести расследование его дела, но он, узнав об этом, скрылся. Задержать его не удалось. Через некоторое время Толмачева нашли зарезанным. Должно быть, в ту ночь он не случайно поторопился с расстрелом.
Тайна белогвардейского правительства оставалась неразгаданной. Так бы и стерлись имена заговорщиков, скрывавшихся в подполье. Случай помог приоткрыть завесу.
Как-то мне принесли найденную у одного из жителей города листовку, выпущенную Осиповым 19 января. «Воззвание к гражданам» подписали от имени мятежного правительства Осипов, Руднев и Тишковский. Первых двух уже не было, а Тишковский находился в одиночной камере. Вот кто может пролить свет на тайну, решил я, поехал в тюрьму.
Меня провели по коридору и открыли дверь камеры. Я увидел шатена среднего роста, с тонкими чертами лица, обросшего бородой. Это был Тишковский.
Мое появление заставило его побледнеть.
— За мной?
Он был уже приговорен к расстрелу Верховным трибуналом и ждал исполнения приговора. Моя шинель и кожаная фуражка напугали Тишковского.
— Нет, — ответил я, — мне нужны дополнительные материалы по январскому мятежу.
— Все сказано и зафиксировано в Верховном трибунале, добавить мне нечего, — отрезал Тишковский и повернулся спиной, давая этим понять, что разговаривать нам не о чем.
