Александр Вельтман - Приключения, почерпнутые из моря житейского
– Как узнала я причину, так и бросилась к вам; перепугалась: думала, что уж Аграфена Ивановна обошла вас кругом: у-у-у, хитрая баба! да как взглянула я на вас, так и поуспокоилась: нет, этого человека не приманишь мокрой курицей; и по красоте, и по высокому званию, и по великому состоянию ему подавай белую лебедь. А Дашенька, правду сказать, мокрая курица; я было и родственника отговаривала, да уж, верно, пришлись друг другу по сердцу… Так вот какие дела, ваше высокоблагородие, здесь у нас подчастую губят людей. Заведут, умаслят, упоят, да и женят, да уж и не спрашивай на ком.
– Скажите пожалуйста! – проговорил Федор Петрович.
– Ей-ей, так! Пронюхают у человека деньги, тотчас и с головой его в кошель… Я уж одной милости буду просить у вашего высокоблагородия… дайте мне честное слово…
– Сделайте одолжение, что такое?
– Только одной: не расстроивать свадьбу Дашеньки с моим родственником.
– Да у меня, ей-богу, и в голове не было.
– Э, сударь, нальют в горло, бросится в голову: приворожат.
– Слыхал я.
– Да такие ли еще вещи бывают! Одного, также богатого человека, завели, напоили шампанским с каким-то зельем, верно с дурманом, да и женили черт знает на ком; да мало этого: пьяному дали подписать бумагу, что все имение отказывает жене, обобрали, да и из дому выгнали. Ходит теперь по улицам да просит милостыню.
Федор Петрович вытаращил от ужасу глаза.
– Сделайте милость, прекратите это знакомство; не по вас оно, ваше высокоблагородие: унизительно, да и к добру не поведет. Аграфена Ивановна – настойчивая женщина, что задумает – из-под земли выроет. Себя погубите да еще и свадьбу расстроите – грех. Послушайтесь моего совета.
– Да я… позвольте узнать имя и отечество?
– Василиса Савишна.
– Я, Василиса Савишна, и не думал; что мне, бог с ними! Да и Дарья… как бишь…
– Петровна.
– Мне бог с ней! И шагу в дом не сделаю.
– Вот благородного-то человека и видно. Да позвольте уж доложить, что названию вашему неприлично и стоять-то в этой гостинице. Везде здесь, в Замоскворечье, всякой сброд останавливается. Здесь как раз мошенники оберут.
– Правду сказать, третьего дня один стянул у меня двадцать пять рублей, да еще шинель в придачу.
– Изволите ли видеть. Право, тотчас же переезжайте в гостиницу, где останавливаются одни господа. Лучше всего к Шевалдышеву на Тверской. Чай, вы здесь знакомство сделаете, так чтоб не стыдно и принять к себе.
– Как вы изволили сказать?
– К Шевалдышеву.
– Позвольте записать.
– Или нет, лучше к Печкину. Какие там машины! Как играют, чудо! Против Кремлевского сада.
– Против Кремлевского сада?
– Уж я вам столько благодарна, что и сказать нельзя! Из благодарности сама буду хлопотать о невесте. Есть у меня на примете: вот бы парочка. Молоденькая, первая красавица в Москве, ей-ей! С большим состоянием, свой огромный дом в Москве, именье в Московской губернии; отец и мать знатные люди; а какие добрые! Вот им такой бы зять по сердцу.
– Помилуйте-с, что ж особенного? – сказал Федор Петрович.
– Как что? В Москве, сударь, таких женихов немного. Да вот, если б только бог дал, вы увидели. Я уж найду случай показать вам. Из благодарности все сделаю!
– Покорнейше благодарю, Василиса Савишна.
– Вперед не благодарите. Там заводить не будут: то сами благородные люди, сами денежки-то считают тысячами. Как живут!… Да сами, бог дает, увидите. Пора уж мне… Я вам советую скорее съезжать отсюда, да еще и не сказывать «куда, а то Петр Кузьмич… Не извольте ничего пить, чем потчевать будут, – прибавила Василиса Савишна шепотом.
– Нет! – отвечал Федор Петрович, – я сейчас же расплачусь и уеду отсюда.
– И лучше всего! Прощайте, ваше высокоблагородие. Так вы уж к Печкину переедете?
– К Печкину.
– Я буду непременно к вам, если позволите, завтра же, с хлебом-солью, с кренделем: уж так водится.
– Очень много буду обязан.
– Уж как вы меня обязали, что и себя и других в грех ие ввели. А все деньги, деньги! Не будь у вас их, Петр Кузьмич и Аграфена Ивановна и на чин бы не посмотрели. Прощайте, батюшка!
Василиса Савишна, после десяти прощаний, отправилась. Федор Петрович задумался.
– Каковы шутки задумали! – сказал он, наконец. – Меня женить на своей шлюхе-дочке! Уж я бы скорее женился на Доне… будь она не просто мужичка, ей-богу, поехал бы, да и женился! Вот посмотрим, что за невесту предлагает Василиса Савишна?… Эй! Иван!… найми извозчика переезжать отсюда да кликни хозяина.
Иван вышел и тотчас же опять воротился.
– Девка пришла. Петр Кузьмич и Аграфена Ивановна, говорит, кланяться приказали и звать к себе кофе пить.
– Скажи, что я уехал.
– А если спросят куда?
– Скажи просто, что не знаю.
– Да ведь я уж сказал, что дома,
– Э, дурак, зачем ты сказал?
– Да кто ж их знал?
– Ну, скажи, что мне некогда; сейчас еду по службе. Эх скверно! Петр Кузьмич сам прибежит.
– Ну, а я скажу ему, что барин уехал.
– Будет он смотреть на тебя! прямо сюда придет.
– Так вы извольте пойти покуда в трактир, где чай пьют.
– В самом деле. Приведи же скорее извозчика да укладывайся.
Федор Петрович оделся и вышел в бильярдную. Иван исполнил его приказание, передал ответ девке, сбежал вниз, нанял извозчика и, воротившись, начал укладываться. Петр Кузьмич действительно прибежал сам.
– Где барин?
– Уехал-с.
– Куда?
– А бог его знает, по службе.
– А ты для чего укладываешься?
– Да едем.
– Куда?
– А бог его знает, верно в полк.
– Как в полк? Да ведь Федор Петрович ожидает здесь отставки?
– Нет, – отвечал равнодушно Иван.
– Ай-ай-ай! Скоро воротится?
– Откуда?
– Да я не знаю, куда барин твой уехал.
– И я не знаю: пошел да сказал: укладывайся скорей!
– Как воротится, попроси его, пожалуйста, ко мне хоть проститься.
– Скажу.
– Не забудь же.
Петр Кузьмич ушел, повторяя про себя: «Что за чудеса!» Между тем Федор Петрович расплатился с хозяином, Иван и шалил чемодан на дрожки и отправился вслед за барином, который велел своему извозчику ехать к Печкину.
Федор Петрович получил уже некоторое понятие о трактирной жизни. Заняв номер в пять рублей в сутки, он вышел в общую залу обедать и слушать, как машина музыку играет [20].
Когда Петр Кузьмич, прибежав домой, рассказал Аграфене Ивановне о неожиданном отъезде Федора Петровича, она пришла в ужас.
– Да ты, мой батюшка, верно, наврал, что у него свои собственные деньги. Верно, он казенные принимал… да еще какой-нибудь игрок, гуляка.
– Помилуй, какие казенные, его собственные: наследство, на двести тысяч билетов.
