Сергей Абрамов - Опознай живого (Сборник)
— Н-да… — задумывается Галка.
Искорки недоверия в ее глазах гаснут. Глаза уже не щурятся, они широко открыты, сосредоточенны и серьезны.
— Обычный в те годы способ заброски агента, — говорит она. — Придется проверять по двум каналам.
— Уже начал. Пока ты любовалась алупкинскими красотами, я уже говорил с Москвой и Одессой. Завтра получу первую информацию.
Разговор обрывается, мы приходим к одной мысли, которой будут теперь отданы все наши думы, дела и чувства. Если бы ситуация не столь настораживала, Галка обязательно бы съязвила: похоже, мол, на пасьянс. Снимаешь карту, открываешь другую и кладешь на третью. Может, сойдется, а может, и нет. Но Галка все понимает и молчит. Очень уж значительно это «сойдется».
— А все-таки жаль, — говорит она, — что отпуск кончился.
Сочи
Я РАЗГОВАРИВАЮ С ОДЕССОЙ
Завтракаем на подходе к Сочи. На палубе тридцать градусов в тени, а здесь, в ресторане, кондиционеры снижают жару до восемнадцати. Свежо и прохладно. Официантки в накрахмаленных фартучках разносят кофе по-варшавски с пастеризованным молоком.
Разговор не клеится. Сахаров, как и вчера, молчалив и сумрачен. Тамара злится — должно быть, поссорилась с мужем; вышла к завтраку с покрасневшими веками и разговаривает только с Галкой о предстоящей в Сочи автобусной экскурсии в Мацесту и Хосту.
Я молча дожевываю поджаренные сырники и вздыхаю:
— Предпочел бы хороший бифштекс по-деревенски. Это намек.
Когда-то у Волошиных их очень хорошо готовила домработница Васса. Я запомнил. Но помнит ли Пауль? Может быть, немецкое воспитание подавило и память детства или по роли Сахарова ему и не положено об этом помнить.
Я угадал: он спрашивает:
— Почему по-деревенски?
— С поджаренным луком, — поясняю я. — Так он когда-то именовался в ресторанных меню.
— Не знаю, — пожимает он плечами, подтверждая мою догадку, — до войны по ресторанам не хаживал. А сейчас они без названия. Просто бифштекс с луком. Лучше всего их готовят в Берлине.
— В Берлине? — недоумеваю я.
— Я имею в виду ресторан «Берлин», — снисходительно поясняет он.
— В Одессе в «Лондонской» готовят не хуже, — обижается за Одессу Галка.
— Где это в «Лондонской»? — теперь уже недоумевает Сахаров.
Я вмешиваюсь:
— Так называлась раньше гостиница «Одесса» на Приморском бульваре. По привычке старые одесситы ее и сейчас называют «Лондонской».
— С раскрашенным Нептуном в садике? — улыбается Сахаров. — В воскресенье с Тамарой обедали. Неплохо. А вы, значит, тоже одессит?
Спрашивает он, как обычно, лениво, без особой заинтересованности. Именно так спросил бы Сахаров. Если же это Пауль, то не узнать меня он не мог и вопрос, конечно, наигран. Кстати говоря, мастерски, по актерской терминологии — «в образе».
Ну, а мой «образ» позволяет не лгать.
— Конечно, одессит. Вместе с Галиной в одной школе учились.
— И воевали в Одессе?
— Оба. Вместе были в оккупации. В партизанском подполье.
— Страшно было?
— На войне везде страшно.
— Верно, — соглашается он. — В плену тоже было горше горького. А что сильнее — страх перед смертью в открытом бою или ежедневный поединок с гестапо?
Если Сахаров — это Пауль, то он допускает просчет. Подлинный сумрачный и неразговорчивый Сахаров не должен был интересоваться чужой и безразличной ему Одессой, да еще в далекие оккупационные годы. Тогда ему, Сахарову, как говорит он сейчас, самому было не сладко, и обмениваться воспоминаниями такой Сахаров едва ли бы стал. Тут Пауль из «образа» вышел.
И я с готовностью подымаю перчатку.
— Страх смерти на войне дело привычное. О нем забываешь, в подполье тем более. Нет ни бомбежек, ни артобстрела. Будни, работа. А провал твой зависит от тебя же, от твоей бдительности и осторожности. Поединок с гестапо, конечно, не игра в очко, но мы выигрывали и такие поединки. Да и не раз.
Я моргнул Галке — она порывалась что-то сказать: молчи, мол, хватит. И Сахаров перехватил этот взгляд. Он снова «в образе», задумчивый и незаинтересованный. Понял ли он свой актерский просчет, малюсенький, но все же просчет, или настолько убежден в своей неразоблачимости, что ничего и никого не боится? Это совсем в духе Пауля. Игрок всегда игрок — врожденное свойство характера не заслонишь никакой маской.
Похоже, что он играет наверняка. Узнал, но не боится, хорошо замаскирован и может поиграть со мной в кошки-мышки. Пока мои данные — воспоминания, ощущения, приметы, предположения — все это, как говорит Галка, не для прокуратуры. Акул не ловят на удочку — нужен гарпун.
Может быть, мне даст его Одесса или Москва?
Долго ждать не приходится. К столу подходит официантка и, нагнувшись ко мне, тихо спрашивает:
— Вы товарищ Гриднев Александр Романович?
— Так точно, девушка.
— Капитан вас просит подняться к нему на мостик.
— Интересно, зачем это вы ему понадобились? — неожиданно любопытствует Сахаров.
Я мгновенно импровизирую:
— Так ведь это наш старый одесский знакомый. С его помощью мы и получили эту каюту. Ведь билеты на круиз давно распроданы.
— Я знаю, — тянет Сахаров. — А как зовут вашего капитана?
— Невельский Борис Арсентьевич. Старинная родовая фамилия русских мореплавателей и землепроходцев.
Хорошо, что я предусмотрительно узнал имя и отчество капитана. Но с какой стати Сахаров спросил меня об этом? Проверить? Поймать на сымпровизированной выдумке? Пожалуй, когда я уйду, он с пристрастием допросит Галку. Ничего, она вывернется.
Я подымаюсь на капитанскую палубу, припоминая все сказанное за столом. Ничего утешительного. Мелочи, нюансы, психология. На весы моей убежденности в равенстве Гетцке-Сахаров он не положил ни одной гирьки. Демонстративное подчеркивание своего незнакомства с Одессой, может быть, только мне показалось демонстративным, а несвойственный заранее запрограммированному облику Сахарова его интерес к нашим переживаниям в одесском подполье, может быть, только мне показался несвойственным. Ладно, подождем.
Капитан выходит навстречу мне к верхнему трапу.
— Скорее в радиорубку, — торопит он. — Вас уже ждут.
Меня действительно ждет у радиотелефона в Одессе Евсей Руженко.
— Долго же ты добирался из ресторана. Минут десять жду, — ворчит он.
— Когда мне передали приглашение от капитана, я, сам понимаешь, не хотел показать Сахарову, что спешу к телефону. А он к тому же немедленно заинтересовался, почему и зачем, как зовут капитана и тому подобное.
— Кто это Сахаров?
