Ю. Попков - Искатель. 1963. Выпуск №3
Бомбар пил рыбий сок и морскую воду. Он специально готовился к плаванию и знал, на что идет, — в этом было его преимущество…
Маресьев полз по лесу сутки за сутками. Ел кору и ягоды. Ты никогда не расставался с книгой о нем. Книга осталась на письменном столе, а ты ползешь, ползешь в продырявленной шлюпке…
Иван черпает ладонью воду, смачивает рот. Едкий соленый привкус.
Темнота. Ночь.
2Есть границы, через которые не в силах переступить человек, когда он вступает в схватку с суровой природой один на один.
Да, случается, что самый сильный, выносливый сталкивается с физиологическим барьером, преодолеть который не в силах по своей природе. Мы знаем — есть такой барьер.
И вдруг… И вдруг оказывается, что мы ошибаемся. Что воля человека и вера, его сообразительность, решимость, стойкость духа позволяют ему перешагнуть барьер. Вспомните того же Бомбара: «Меня уже давно интересовал вопрос: как долго может противостоять человек всевозможным лишениям, каков предел выносливости человеческого организма. И я пришел к убеждению, что в отдельных случаях человек может перешагнуть через все нормы, обусловленные физиологией…»
И еще Бомбар пишет, что человека, потерпевшего кораблекрушение, зачастую губят не голод, не жажда, а страх. Страх перед бескрайним морем, перед возможной гибелью лишает человека воли к сопротивлению, деморализует, превращает в игрушку ветра и волн.
Человек на крохотной шлюпчонке плывет в ночи и тумане. Нет, не простое биологическое желание выжить, не боязнь смерти заставляют его продолжать путь. Он не знает этой боязни.
Он борется — потому что не может сдаться без борьбы. Таким уж он вырос. Таким воспитан.
3«С одной стороны море, с другой — горе, с третьей — мох, а с четвертой — ох…» Где он слышал эту пословицу?
Ночь. Ночь. Туман ощутим даже во тьме — его влажное прикосновение, его густота. Море спокойно.
Руки не чувствуют весел — натрудились, тело немеет в холодной воде. Временами появляется странное ощущение: будто он, Иван Куницын, исчез, тело растворилось, осталось лишь одно — слух. Слух стал изощренным, всеохватывающим, как бы радарным лучом он объемлет огромное расстояние вокруг, вслушиваясь в странные хлопки волн, какие-то скрипящие звуки, неожиданный стук.
А затем боль возвращает ему тело, боль не дает утерять себя. Он корчится от этой боли и радуется ей: боль — это жизнь, умеет болеть только живое. Болят ознобленные мышцы, суставы, каждому вздоху отвечают сотни иголок, вонзающихся в грудь.
Удивительно, что человек способен столько времени переносить озноб. Его колотит и колотит — должна устать, наконец, и сама дрожь.
Стук дерева о дерево. Неужели лодка? Откуда донесся звук?
Туман лишает слуховой ориентировки. Скрип будто донесся со всех сторон одновременно — отражение в зеркальной комнате, издевка моря. Он гребет в сторону. Звук возникает как будто в том месте, где он только что был.
Шлюпка описывает широкий круг. Тишина. Никого.
Теперь слышно мелодичное позвякиванье. Похоже на судовой телеграф.
Как будто впереди волны разбиваются о массивное металлическое тело — хлюп-хлюп. Вдруг вспышка во тьме — это, несомненно, электрическая вспышка, такая пронзительная и яркая.
Вот уже несколько огней впереди — обычная иллюминация судна, стоящего на якоре. Топовые огни. Скорей греби!
Всем телом подается вперед. Но сейнер не приближается.
Корабль уходит.
Снялся с якоря в последний момент и уходит в туман.
Огни погасли. Все сразу. Словно туман опустился, как шторка, и закрыл их. А почему же он не слышал работы двигателя? Сейнер ушел беззвучно, как парусник.
Ночь, ночь, ночь! Если бы прорезать темноту светом, выпутаться из вязкой дегтярно-темной массы! Будь у него патроны, он стрелял бы в ночь, стрелял, чтобы вновь почувствовать свою силу, заявить о себе, услышать грохот выстрелов…
Он пьет воду — три глотка. Горечь, тошнота.
Память словно волшебный фонарь-проектор, кто-то вставляет один за другим снимки в камеру. Аэродром. Клуб. Ребята собрались в «шаробойке», ходят вокруг большого стола, чистят мелом кии. Стучат шары, падая в лузы. Смех…
Судороги сводят спину, не дают грести. Открытый нож Иван держит на коленях — если судорога не отпустит, надо колоть тело.
Ночь нескончаема. И в ней один за другим появляются и беззвучно исчезают корабли…
4Диспетчерская порта. На столе карта, испещренная линиями поисковых маршрутов.
Валерий Александрович Защелкин склонился над картой, он переставляет картонные силуэтики поисковых судов.
Техник-капитан Юмашев спит тем чутким, настороженным сном, которым спят сиделки в больничных палатах, охотники, ожидающие зорьки, солдаты в окопах. Просыпается он будто от толчка: время выходить на связь.
Писк, треск рации.
— С «Макаровца» докладывают. У Белого острова встретили охотников, они слышали вчера взрыв. Может, самолет?
— Хорошо. Проверим.
К Защелкину подходит Юмашев. Лампочка без абажура резко обозначает на лицах тени усталости. Вторая ночь дежурства.
Сообщения с поисковых судов приходят каждый час.
И вдруг радио доносит взволнованный голос:
— На острове Среднем потушен маяк. Стекла разбиты, в маяке стреляные гильзы…
— Это Куницын! — кричит Юмашев. — А записки, записки нет?
— На маяке надпись — стертая, не разобрать ничего.
— Ну что вы на это скажете? — спрашивает Юмашев Защелкина.
— Огонь ему нужен был. Вот в чем дело.
— Ах ты черт! — Юмашев бьет по столу кулаком. — Значит, ранец утонул вместе с парашютом. Остался Иван без ракет, без спичек. А мы ждали сигнала!
5Волны резче бьют в борта лодки, она уже не мягко поднимается на их спокойных спинах, а переваливается с боку на бок. Ветер — значит исчезнет туман.
Лишь бы только была погода. С рассветом над морем появятся самолеты. Летчики будут всматриваться в темно-зеленую поверхность… Не зря он покинул остров — его ждет чистое утро. Скоро, скоро! Ветер рождается перед рассветом.
Он гребет, наклонившись на один бок. Шлюпка черпает бортом воду. Зато если заснет, то вывалится в воду и проснется. Лучше еще раз окунуться, чем заснуть…
6Светло. Туман развеялся. Но ни клочка чистого неба не видят воспаленные глаза. Тучи прижимаются почти к самой воде, из них выпадают сизые клочки, косо тянутся к волнам.
На миг неожиданно открывается окошечко: расходятся облака, и видно голубоватое, мерцающее полотно. Вверху другой мир, светлый, как будто весенний. Окошечко закрывается, и низкая темная туча обдает мокрым снегом. Тучи идут цепями, как атакующие: темная, клочкастая цепь, за ней белая морось, потом опять темная цепь.
