Валерий Фатеев - Золотая моль
Над головой Коляни свистнула пуля, вторая, злым горохом щелкнула по камням картечь.
Время пришло. Коляня поднял ствол вверх, туда, где валуны нависли над самой тропой. Сейчас, после его трудов, удерживал их на склоне только кусок старой лиственницы, подпиравшей основание смертельной пирамиды.
Он тщательно прицелился, и… видно было, как отлетела щепа, но камни даже не шелохнулись.
Неужели не получится?
Он перевел ствол ниже, в самое основание подпорки, и выстрелил еще раз.
Попал!
Камни сдвинулись и с гулом и пылью рухнули вниз, заглушая страшный человеческий вскрик.
Среди пыли Коляня разглядел, как две фигурки выскочили из-под завала и бросились вниз, за поворот тропы. Выстрелить по ним он не успел. Но тут же вскочил и кинулся на тропу.
Он рисковал. Оставшийся в живых и притаившийся бандит в этот миг мог бы его подстрелить легче куропатки.
Но выстрела не последовало.
Коляня упал возле первого трупа, разжал руку, так и не выпустившую цевье карабина, и забрал оружие. Подтянул к себе рюкзак.
Краем глаза заметил на месте кармана громадную груду камней.
Братская могила.
Жаль, что не для всех.
Напоминая об этом, пропела в воздухе пуля.
Коляня проворно отполз на старое место и нырнул в кусты.
Теперь его сверхзадача облегчалась значительно, но до выполнения ее было еще далеко. Может быть, еще дальше, чем вначале.
Противник предупрежден, и вряд ли они новички в тайге и в убийстве.
…Еще дожидаясь в засаде, Коляня прикидывал, как бандиты могли попасть сюда, к спуску.
Вертолетом? Вряд ли. И дело не в том, что дорого — у таких деньги всегда есть, а заметно. Афишировать им себя ни к чему.
Автомобиль сюда не пробьется.
Остается единственное — вездеход. Да, точно, до перевала они шли по руслу Чайкамджи и остановились, скорее всего, в заброшенной избушке у наледи. Иного удобного места и для стоянки и для охоты нет.
И самое главное — поставив засаду здесь, на перевале, они перехватывали все тропы, ведущие с полигонов и шахт старого прииска.
А их группу заметили именно отсюда, не саму группу, а костер. Непростительная оплошность. Весь сезон таились как мыши. Костер жгли в штольне. Понапрасну на открытых местах не светились. Почти каждое утро Коляня обходил их лагерь громадным полукругом в поисках чужих следов. Курить запретил!
А на самом финише расслабился. Мечтать стал, дурак.
И домечтался!
Только сейчас он дал волю чувствам и застонал от боли и тяжести своей вины.
— Что они сделали, чем виноваты? Ирку-то за что, девчонка — дура. Жизни не видела… Ну надо золото — взяли бы, и все дела. «Хищник» не пойдет заявлять, это однозначно… За что? А Виктор? Не дождаться матери сына теперь ни богатого, ни бедного — никакого… Так и умрет в тоске и в самых тяжелых предположениях о его судьбе. Сердцем будет понимать, что нет его в живых, и сердцем же надеяться на чудо.
«Я! Я виноват!»
Коляня заплакал бы, но слез не было.
В глухом распадке за перевалом, в неизвестно чьей норе под корневищами даурской лиственницы, он развел костерок и развязал чужой рюкзак. О его владельце, об его жизни он не жалел: сам себя приговорил, и еще неизвестно, сколько на его совести — если вообще таковая была — чужих душ.
Первое, что он вытащил из рюкзака, оказались две пластмассовые бутылки с золотом — его и Иринкина.
Но был еще и тяжелый из грубой ткани мешочек, и, открыв его, Коляня увидел в нем самородки.
Много самородков.
Судя по всему, их настоящему владельцу вначале крупно повезло, но кончил он так же, как Ирина и Виктор.
Как многие, погнавшиеся за желтым дьяволом.
…К наледи Коляня добрался запоздно. К самой избушке он приближаться не стал, вдруг там тоже собаки, и устроился на противоположном краю. В сентябре на Колыме даже поздним вечером нет полной темноты, да еще наледь как громадная линза отражала бледный свет звездного неба. Коляне хорошо было видно, как возле избушки суетились люди, горел костер и какая-то темная масса примечалась рядом с самой избушкой.
Сам Коляня костер разводить не посмел, наломал стланика и, поужинав трофейным сервилатом, задремал…
Он и не догадывался, что все предосторожности его излишни. У оставшихся в живых бандитов была рация, и его не только ждали, но и принялись активно искать.
Правда, не бандиты.
Буквально через час после стычки у Трех Орлов в дежурной части УВД области раздался звонок.
— Дежурный по управлению внутренних дел старший лейтенант Ковров слушает.
— Дяжурный… Моя сообщает тревогу. Утром у Огонера бандит расстрелял двух старателей и бежит к Ошнерской наледи. У него, однако, карабин и охотничье ружье. Моя за олешек боится, высылай вертолета, а то жаловаться буду.
— Вы кто? Откуда звоните? — заорал, как водится, старший лейтенант, но абонент уже отключился.
Сообщение пошло по инстанции.
…Едва забрезжило утро, странный клокочущий звук разбудил Коляню. Он схватился было за ружье, но тут же сообразил, что это звук мотора, причем не дизеля вездехода. Прямо на наледь опускался вертолет.
Коляня увидел, как из его чрева ловко выпрыгивают люди в пятнистых костюмах с короткими автоматами в руках. Двое из них были с овчарками на коротких поводках.
— Свои!
С этим он и выскочил из своего укрытия.
И тут же автоматная очередь ударила над головой, и громовой голос скомандовал:
— Ложись! Бросай оружие!
Коляня свалился на лед и отбросил в сторону карабин. Сейчас недоразумение разъяснится, и свои — ведь наверняка это либо ОМОН, либо милиция, откуда у банды вертолет! — поймут, кого надо хватать.
Подбежавший омоновец ногой отбросил в сторону карабин и жестко защелкнул на Коляне наручники. Затем его подняли и повели к вертолету.
— Ты что, гад! — огрызнулся было Коляня, но получил прикладом в бок так, что едва не задохнулся.
— Разберитесь сначала!
— Разберемся, — зловеще пообещал омоновец, на вид постарше других и наверное старший по званию. — А ну ка, покажите его карабин.
Ему подали карабин, и он стал вглядываться в номер оружия.
— Да обождите, это же не мой!
— Ага, Петин… Точно, совпадает!
И тут кто-то плюнул Коляне в лицо и одновременно с этим он получил такой удар в ухо, что на минуту потерял сознание.
— Полегче, полегче, — пробурчал старший. — Нам его надо довезти до полковника. Приказ!
— Довезти?! Эту мразь? Степаныч, ты что, не знаешь, что его под залог отпустят или пятерку дадут с последующей амнистией. А тут — при сопротивлении, и точка.
«Что они городят, — как в забытьи подумал Коляня, — что я им плохого сделал?»
