Жюль Верн - Матиас Шандор
Как страдал Петер Батори! Его мать потеряла рассудок при обстоятельствах, которые, по-видимому, так и не удастся выяснить. Ах, если бы узнать причину болезни госпожи Батори, тогда ещё можно было бы вызвать какую-нибудь спасительную реакцию! Но никто этой причины не знал и вряд ли когда-нибудь узнает!
– Необходимо вылечить больную!.. Да!.. Необходимо! – решил доктор и посвятил себя этой задаче.
Дело было, однако, трудное, ибо госпожа Батори по-прежнему ничего не слышала, не замечала, и прошлое никогда не всплывало в её памяти.
Но разве нельзя было использовать в лечебных целях ту огромную силу внушения, которой обладал доктор? Разве не следовало прибегнуть к животному магнетизму, чтобы вернуть рассудок несчастной женщине, – погрузить её в гипнотический сон и не пробуждать до тех пор, пока не наступит желаемая реакция?
Петер Батори заклинал доктора сделать всё возможное, чтобы вылечить его мать.
– Видишь ли, – отвечал доктор, – здесь гипноз не поможет! Душевнобольные как раз сильнее всего противятся внушению. Чтобы поддаться гипнозу, Петер, твоя мать должна была бы иметь собственную волю, которую я заменил бы своей! Повторяю, на неё гипноз не подействует!
– Не может быть! – твердил Петер, который никак не мог примириться с этой мыслью. – Нет, я ни за что не поверю, чтобы мать так и не узнала меня. Придёт день, и она узнает сына… сына, которого считает умершим!
– Да!.. Считает умершим! – повторил доктор. – Но… если бы она считала тебя живым… или очутилась перед твоей могилой… а ты вдруг появился бы перед ней…
Доктор ухватился за эту мысль. Ведь при благоприятных обстоятельствах такое нервное потрясение могло оказать прекрасное действие на госпожу Батори!
– Да, я попытаюсь! – воскликнул он.
И когда доктор объяснил, каким образом он надеется вылечить госпожу Батори, Петер бросился в его объятья.
Начиная с этого дня стали тщательно подготовлять задуманную доктором инсценировку. Речь шла о том, чтобы вызвать у госпожи Батори тяжёлые воспоминания, стёртые болезнью, и сделать это в обстановке, поражающей воображение, – тогда можно было надеяться, что в её сознании произойдёт благотворный сдвиг.
Итак, доктор обратился к Борику и Пескаду с просьбой воспроизвести как можно точнее рагузское кладбище и склеп семейства Батори.
На кладбище острова, в какой-нибудь миле от Артенака, стояла под купами вечнозелёных деревьев часовенка, очень похожая на ту, которая находилась в Рагузе. Оставалось внести кое-какие изменения, чтобы придать ещё больше сходства этим двум памятникам. Затем во внутреннюю стену часовни вделали чёрную мраморную доску, где были начертаны имя Иштвана Батори и дата его смерти – 1867 год.
Тринадцатого ноября всё было готово, оставалось приступить к испытаниям и постараться постепенно пробудить рассудок госпожи Батори.
Часов в семь вечера Мария и Борик вывели вдову из Ратуши и проводили на кладбище. На пороге часовенки госпожа Батори остановилась, равнодушная и безразличная, как всегда, хотя при свете лампады ясно выделялось имя Иштвана Батори, выгравированное на мраморной доске. Только когда Мария и старик слуга опустились на колени, в глазах больной блеснула искра сознания, но тотчас же потухла.
Через час госпожа Батори вернулась в Ратушу, а вместе с нею и все те, кто наблюдал хотя бы издали за этим опытом.
Прогулка повторялась изо дня в день, но безрезультатно. Петер Батори, сильно волнуясь, присутствовал на всех испытаниях и уже отчаивался в успехе, хотя доктор твердил ему, что время – их лучший помощник. Вот почему он намеревался нанести последний удар, лишь когда госпожа Батори будет достаточно подготовлена, чтобы ощутить всю его силу.
И всё же при каждом посещении кладбища в душевном состоянии госпожи Батори наблюдалась некоторая перемена. Так, однажды вечером, когда Борик и Мария опустились на колени на пороге часовни, госпожа Батори, остановившаяся позади них, медленно приблизилась к железной ограде, положила на неё руку и, взглянув на мраморную доску, освещённую лампадой, поспешно удалилась.
Мария, следовавшая за ней, услышала, как старуха несколько раз прошептала чьё-то имя.
Впервые за долгое время госпожа Батори заговорила!
Но каково было удивление, более того, недоумение тех, кто расслышал, что она сказала!
Госпожа Батори произнесла не имя своего сына, не имя Петера!.. Нет, она назвала Саву!
Легко понять, что испытал при этом Петер Батори, но кто опишет бурю, поднявшуюся в душе доктора при столь неожиданном упоминании имени Савы Торонталь? Однако он ничего не сказал, и на лице его не отразилось ни малейшего волнения.
Вскоре опыт опять повторили. На этот раз госпожа Батори, словно ею руководила чья-то невидимая рука, сама опустилась на колени на пороге часовни. Голова её поникла, глубокий вздох вырвался из груди, слеза скатилась по щеке. Но в этот вечер ни одно слово не слетело с её уст, можно было додумать, что старуха забыла имя Савы.
По возвращении в Ратушу больной овладело необычное для неё нервное возбуждение. Апатия, столь характерная для состояния госпожи Батори, сменилась странной экзальтацией. Очевидно, душа её оживала, и это давало надежду на выздоровление.
Ночь прошла беспокойно, тревожно. Госпожа Батори бормотала какие-то невнятные слова, которых Мария так и не разобрала, но было ясно, что больная говорит во сне. А если она видит сны, значит рассудок возвращается к ней, значит она выздоровеет, необходимо только, чтобы её душевная жизнь не замерла после пробуждения!
Поэтому доктор решил сделать на следующий же день новую попытку, но обставить всё так, чтобы произвести на больную потрясающее впечатление.
Весь день восемнадцатого ноября госпожа Батори находилась в состоянии сильнейшего нервного возбуждения, что очень удивляло Марию. А у Петера, почти не разлучавшегося с матерью, сердце замирало от предчувствия счастья.
После жаркого дня, какие бывают на широте Антекирты, наступила ночь, ночь тёмная и душная, без малейшего ветерка.
Госпожа Батори вышла из Ратуши около половины девятого в сопровождении Марии и Борика. Доктор шёл сзади с Луиджи и Пескадом.
Вся маленькая колония с тревогой ожидала, что будет дальше. Факелы озаряли красноватым светом высокие деревья кладбища и вход в часовню. Вдалеке, в церкви Артенака, однообразно, уныло звонил колокол, точно созывая верующих на похороны.
В процессии, медленно двигавшейся по дороге, недоставало только Петера Батори. Но если он и опередил своих друзей, то лишь для того, чтобы появиться в конце этого решающего испытания.
Было около девяти часов, когда госпожа Батори пришла на кладбище. Внезапно она отстранила Марию Феррато, на руку которой опиралась, и поспешно направилась к маленькой часовне.
