Жюль Верн - Матиас Шандор
У подножия холма расположились несколько дворцов в арабском стиле, но с английскими "пирсами", к причалам которых, изящно выдвинутым в море, могут приставать самые различные суда. Вдалеке виднеется великолепный залив, где, правда, нет античных развалин, зато каждая коса, каждый мыс, каждая гора связаны с каким-нибудь историческим воспоминанием.
Дворцы и виллы разбросаны по всему побережью до того места, где некогда находился карфагенский порт; кое-где на дне оврагов, среди каменных россыпей, или на сероватой земле, почти непригодной к обработке, примостились жалкие домишки бедняков. Большинство их обитателей зарабатывают себе на жизнь тем, что подбирают или выкапывают из земли более или менее ценные предметы карфагенской эпохи – бронзу, камни, глиняные изделия, медали, монеты, которые монастырь покупает для своего археологического музея скорее из жалости к этим беднякам, чем по необходимости.
У иных лачуг всего две-три стены. Можно "подумать, что это развалины древних мечетей, сохранившие свою белизну в этой солнечной стране.
Доктор и его спутники подъезжали к каждому дому, тщательно осматривали его, разыскивая повсюду госпожу Батори, хотя им трудно было поверить, что она могла впасть в такую нищету.
Вдруг экипаж остановился у полуразрушенного дома, где вместо двери зияло отверстие, пробитое в заросшей травой и кустами стене.
Перед лачугой сидела старуха в тёмном плаще.
Петер узнал её!.. У него вырвался крик!.. Это была его мать!.. Он подбежал к ней, бросился на колени, обхватил её руками!.. Но она не отвечала на ласки сына и, казалось, не узнавала его!
– Матушка!.. Матушка!.. – повторял он. Доктор, Луиджи и Мария обступили госпожу Батори.
В этот миг из-за угла дома показался старик.
Это был Борик.
Прежде всего он узнал доктора Антекирта, и ноги у него подкосились. Потом заметил Петера… Петера, которого сам проводил в последний путь на кладбище в Рагузе!.. Это было уж слишком! Старик замертво упал на землю, успев только прошептать:
– Она потеряла рассудок.
Итак, Петер нашёл свою мать, но тело её было лишено души! И даже внезапное появление сына, которого она считала мёртвым, не пробудило в ней воспоминаний о прошлом!
Госпожа Батори встала, глаза её, ещё не совсем потухшие, растерянно блуждали по сторонам. Никого не узнав, не промолвив ни слова, она вошла в лачугу, куда по знаку доктора за ней последовала Мария.
Петер остался недвижно стоять на пороге: он не мог, не смел сделать ни одного шага!
Между тем доктору удалось привести в сознание Борика, и, открыв глаза, старик воскликнул:
– Вы, господин Петер!.. Вы живы?
– Да!.. – ответил Петер. – Да!.. Я жив… Но лучше бы мне было умереть!
В нескольких словах доктор передал Борику всё, что произошло в Рагузе, после чего старый слуга слабым, прерывающимся голосом с трудом рассказал обо всех бедствиях, пережитых им за последние два месяца.
– Скажите, Борик, – спросил ещё до этого доктор, – госпожа Батори потеряла рассудок после смерти сына?
– Нет, сударь, нет! – ответил Борик.
И вот что он поведал.
Оставшись одна на свете, госпожа Батори решила переехать из Рагузы в деревушку Винтичелло, где у неё были дальние, родственники. Перед отъездом она распорядилась продать свой скромный домик вместе со всем имуществом, ибо жить там не собиралась.
Через полтора месяца она вернулась вместе с Бориком в Рагузу, чтобы закончить свои дела, и в почтовом ящике на улице Маринелла нашла какое-то письмо.
Прочитав это письмо, госпожа Батори громко вскрикнула, бросилась со всех ног на улицу Страдоне и постучалась в дверь особняка Торонталя, которая тут же отворилась.
– Мать пошла к Торонталю?! – воскликнул Петер.
– Да! – подтвердил Борик. – И когда я нагнал госпожу Батори, она меня не узнала!.. Она потеряла…
– Но зачем же мать пошла к Торонталю?.. Зачем? – повторял Петер, с недоумением глядя на старого слугу.
– Может, она хотела поговорить с господином Торонталем, – высказал предположение Борик. – Но оказалось, что он уехал вместе с дочерью два дня тому назад, и никто не мог сказать, куда именно.
– Ну, а письмо?.. Письмо?..
– Я так его и не нашёл, господин Петер, – ответил старик. – Думаю, госпожа Батори потеряла письмо или уничтожила, а возможно, оно было похищено у неё, только я никогда не узнал, о чём там говорилось!
Здесь крылась какая-то тайна. Доктор, слушавший Борика в полном молчании, не знал, что и подумать о странном поведении госпожи Батори. Что заставило её отправиться в особняк на улице Страдоне, которого она должна была бы всячески избегать, и почему отъезд Торонталя так потряс несчастную женщину, что она сошла с ума?
Старый слуга закончил в нескольких словах свой рассказ. Ему удалось скрыть от людей душевное заболевание хозяйки, и он распродал все их имущество. Тихое, спокойное помешательство вдовы Иштвана Батори позволило ему действовать, не вызывая подозрений. Он хотел только одного: укрыться в каком-нибудь месте, безразлично где, только бы подальше от этого проклятого города. Через несколько дней он сел с госпожой Батори на пассажирский пароход, совершающий рейсы по Средиземному морю, и добрался до Туниса, или, точнее, до Ла-Гуллетт. Здесь он и решил поселиться.
Они заняли эту заброшенную лачугу, и старик посвятил себя уходу за своей хозяйкой, которая, по-видимому, потеряла не только рассудок, но и дар речи. Теперь денег у Борика оставалось так мало, что им грозила полная нищета.
Тут старый слуга вспомнил о докторе Антекирте и о сочувствии, которое тот всегда выказывал семейству Иштвана Батори. Но Борик не знал, где искать доктора. Всё же он написал несколько строк и поедал на волю божью свой отчаянный призыв. Оказалось, что провидение довольно хорошо справилось с задачей почтового ведомства, ибо письмо дошло до адресата!
Само положение подсказывало, что надо предпринять. Госпожу Батори усадили в коляску с Петером, Бориком и Марией, которая отныне должна была неотлучно оставаться при ней. Впрочем, несчастная больная не оказала ни малейшего сопротивления. Экипаж покатил по дороге в Ла-Гуллетт, между тем как доктор и Луиджи направились туда же пешком по песчаному берегу.
Час спустя все были на борту яхты. Якорь тут же подняли, и "Феррато", обогнув мыс Бон, взял курс на маяк острова Пантеллерия. Через день, на рассвете, судно уже входило в порт Антекирты.
Госпожу Батори тотчас же высадили на берег, отвезли в Артенак и поместили в одну из комнат Ратуши, куда переселилась и Мария, чтобы ухаживать за ней.
Как страдал Петер Батори! Его мать потеряла рассудок при обстоятельствах, которые, по-видимому, так и не удастся выяснить. Ах, если бы узнать причину болезни госпожи Батори, тогда ещё можно было бы вызвать какую-нибудь спасительную реакцию! Но никто этой причины не знал и вряд ли когда-нибудь узнает!
