Геннадий Гусаченко - Покаяние
Потом кандидаткой в невесты ходила Таня — броская медсестра с «Василия Блюхера». В пылу страстей, обнимая меня, по забывчивости называла Артуром.
И на третьей работнице этого плавучего публичного дома я не прочь был жениться. Девятнадцатилетняя Валя — красавица, кровь с молоком девка! Всё при ней — крепкая, словно выточенная фигура, привлекательное лицо, пышные волосы, диплом техникума рыбной промышленности. Одно беда — тяга к выпивке. Пьяная женщина — чужая. Не годится такая в жёны…
(Здесь из тетради вырваны листы. Прим. Ред.)
— Меня оскорбили! — взволнованно тормошил он меня за отворот пиджака..
— Кто оскорбил? — пробиваясь через толпу к стойке гардероба, спросил я, размахивая номерками в попытке привлечь внимание швейцара. Но усатый служитель «Золотого рога» никак не замечал моих отчаянных стремлений раньше других посетителей завладеть шубкой и сапожками дамы.
Сожалея, что в этот вечер загодя не сунул ревностному хранителю шляп и пальто трёшку, я штурмовал гардероб и был близок к цели, но Виктор буквально вырвал из толпы.
— Гена! Меня оскорбили! — с обидой в голосе, настойчиво повторил он.
— Витя! Я насилу пролез, а ты…
— Меня оскорбили! Понимаешь?!
— Где? Здесь? Кто? Покажи!
— Нет… Они только что вышли на улицу… Идём скорее, а то уйдут…
Я замешкался, оказавшись перед выбором: оставить избранницу этого вечера на произвол судьбы, где её тотчас подхватят другие, более расторопные кавалеры, или броситься в погоню за неизвестными оскорбителями друга.
Последнее обстоятельство, побуждаемое нетерпеливыми подталкиваниями Виктора к выходу из ресторана, взяло верх. Через минуту мы оба мчались, если такое возможно после бутылки коньяка на двоих, вдогонку за обидчиками.
— Вот они! — крикнул на бегу Виктор, указывая на двоих парней, ведущих под руки девушек. Я забежал справа, Виктор слева. Мы почти одновременно нанесли удары кулаками в челюсти ничего не подозревавшим молодым людям. Парни завалились навзничь. Девушки завизжали.
— Гена! Это не они! Извините, парни, накладочка вышла, приподнимая своего мнимого «обидчика», сказал Виктор.
— Хулиганы! — бросились защищать своих ухажёров девицы, но мы быстро ретировались, унося поскорее ноги и сожалея о досадной ошибке.
— Ладно, поедем на Вторую речку… Там ещё кафе не закрылось, крутнём колесо истории в «Ромашке», — отдышавшись от бега, предложил Виктор… — Извини, дружище, обознался…
— Да, ладно… Парней жалко… Ни за что, ни про что получили по мордам…
На остановке такси очередной промах.
Подъехала «Волга». За ручку дверцы взялась женщина, но её опередил мужчина. Как мне показалось, нахально оттолкнул женщину и первым влез в машину. Такого хамства я потерпеть не мог. Схватил наглеца за воротник куртки и выволок из салона. Мужчина попытался пнуть меня, но я подхватил его ногу левой рукой выше колена, подтянул к себе, а правой ногой изнутри дал ему резкую подсечку, уложив противника спиной на асфальт. Крепкий и сильный как бык, он легко бы опрокинул меня, и ничего не оставалось, как оглушить его. Я схватил мужчину за голову, но стукнуть башкой об асфальт не удалось: женщина, за которую я вступился, вцепилась мне в волосы, а Виктор ухватился за неё. Как в сказке про репку, мы все трое потащили бедолагу по асфальту.
Вдруг набежал военный патруль: человек десять матросов и офицер. Нас скрутили и отвели в отделение милиции.
Я шепнул Виктору, чтобы не рыпался, сидел тихо. Незнакомец же, напротив, вёл себя неприлично, выражался нецензурно в адрес дежурного милиционера, не желавшего тотчас отпустить его. Как выяснилось, женщина та оказалось его супругой. Для неё он поторопился занять место в такси. Мужчина работал физруком в школе, был в нетрезвом виде.
— Ботинки у него скользкие, а то надавал бы вам обоим, — кричала жена. — Кандидат в мастера спорта по боксу… Да он бы вас… с дерьмом смешал…
— Уймитесь, гражданка… Ведите себя прилично, как эти молодые люди… — сделал ей замечание лейтенант милиции.
— А, так вы защищаете хулиганов?! То же мне, милиция! Легавый! Мусор!
Нас скоро отпустили, а незадачливый физрук и его крикливая жена остались в отделении, где привыкший ко всему лейтенант равнодушно и спокойно составлял на них протокол за оскорбление своей милицейской личности.
На этом наши потасовки в тот злосчастный вечер не окончились.
На узкой дорожке, протоптанной в снегу у кафе «Ромашка», трое пьяных молодчиков, зажали девушку, начали на неё мочиться. Она с плачем металась среди них, но они с хохотом удерживали её, продолжая измываться.
— Дадим? — глянул на меня Виктор, разгорячённый недавними драками, и желая реабилитировать себя за их неправомерность. Я тоже, чувствуя себя виноватым, не задумываясь поддержал боевой порыв друга.
— Дадим!
Ещё бы! Хулиганство налицо! Встать на защиту девушки — долг гражданина!
Я примерился пнуть одного ниже спины, но промахнулся и растянулся на снегу.
Виктор нанёс противнику удар споднизу, целясь в челюсть, промазал и крутнулся вокруг собственной оси.
Я вскочил. Стоявший передо мной хулиган с разворотом махнул кулаком, но я успел пригнуться, и дикий удар пришёлся в лицо его же приятелю. Тот упал ничком в снег, попытался встать, но я отключил его каблуком ботинка, одновременно нанеся несколько тычков головой в лицо схватившему меня за грудки молодчику. Рядом мелькали кулаки Виктора, молотящего его дружка.
Девица под шумок слиняла, и наша благонамеренная схватка превратилась в обычную драку подвыпивших хулиганов.
Перевес был явно в нашу пользу, но опять откуда ни возьмись набежали дружинники, зажали нас. Один из них втихоря ломал мне мизинец. Не желая сопротивляться, чтобы не навлечь на себя беды, я терпел, и неизвестно, чем бы всё кончилось, но подошёл участковый уполномоченный Мишка Клызуб, узнал меня.
— Генаха! Ты?! — удивлённо воскликнул младший лейтенант.
Мы обнялись, как старые добрые друзья.
— Пойдём, Мишель, с нами в «Ромашку»…
— Не могу, сам понимаешь, при исполнении…
Мишка, Мишка… Хороший, добрый, отзывчивый человек, красивый лицом и душой. Когда я работал опером, занимал у него деньги. Мишка, испытывая и сам крайнюю нужду, ни разу не отказал. Иногда приглашал к себе на скромный обед. Ничто не предвещало страшную беду.
Но однажды — это случилось несколькими годами позже, Мишка пришёл домой и застал в постелях жену и дочь с любовниками. Сгоряча выхватил из кобуры пистолет и расстрелял всех.
За столь тяжкое преступление полагалась высшая мера наказания, но судьи учли состояние аффекта и дали Мишке пятнадцать лет.
