История барсучихи. Мой тайный мир - Киднер Паулина

Ситуация обострилась до предела в тот вечер, когда я имела неосторожность выйти поговорить с приятелем, оставив Мэрри на попечение Дерека. Щенку так и не удалось завоевать сердце моего супруга, а то, что ушки у него начинали становиться торчком, как у восточноевропейской овчарки, вряд ли способствовало их сближению. В тот вечер кто-то тайком от меня его чем-то обкормил, да так, что ему сделалось дурно.

Вернувшись в кухню примерно час спустя, я застала Дерека сидящим в кресле; положив ноги на скамеечку, он смотрел футбол.

— Значит, так, — обвинительным тоном сказал Дерек. — Мало того, что эта собака в комнате воздух портит, так еще перепачкала всю кухню! Теперь ты довольна? Я не могу выйти — ногу поставить негде! Ее уже полчаса рвет!

В противоположном углу сидел Мэрри с подавленным видом — уши повисли, плечи опущены, с губ свисает слюна. Более скорбное зрелище трудно себе вообразить. Чтобы ситуация, когда Дерек оказался затворником в собственной кухне, не повторилась вновь, я вырезала из желтого картона большую круглую табличку и написала на каждой стороне:

каковую и повесила на шею псу. Я, конечно, не исключаю, что и в дальнейшем маршруты его прогулок проходили мимо чужих пикников, но теперь он неизменно возвращался с пустым желудком и ел только свои диетические бисквиты.

Вскоре у Мэрри появилась густая черная с желто-коричневым лоснящаяся шубка, от страшной болезни не осталось и следа. По мере того как он рос, щенячий голос превратился в глубокий гортанный лай, и можно было наблюдать, как Мэрри садится где-нибудь во дворе, лает — а затем оглядывается: откуда доносится звук?

Когда мы снова отвезли его к ветеринару — на сей раз на прививку, — все ветмедсестры изумились, как он здорово вырос. Я торжественно поместила его на стол перед Стюартом, который достал из картотеки его историю болезни:

— Кличка?

— Мэрри, — с улыбкой сказала я.

— Да, да, — ответил он. — Я слышал, что вы назвали его в мою честь. А что, — сказал Стюарт, оглядывая собаку. — Такой шикарный стал пес, что и в мою честь назвать не стыдно!

Записывая данные в историю болезни, Стюарт дошел до графы «порода».

— «Помесь немец…» — начал было он и вдруг осекся. — Значит, так, специально для Дерека напишем: помесь колли с йоркширским терьером!

К весне, когда вот-вот должны были начать ягниться овцы, Мэрри исполнилось семь месяцев — по собачьим меркам тинейджер. Хотя размером он стал почти с лошадь, у него по-прежнему резались зубы, и неудивительно, что ножки всех столов и стульев были весьма основательно изгрызены. Но при всем том он был очень деликатным псом, не способным обидеть и мухи. Он был просто очарован, когда мы стали приносить на кухню новорожденных ягнят. Среди них был и Чарли — милый такой, черный с белым. Да нет, с ним не случилось ничего особенного, просто мать родила тройняшек, молока на всех не хватало. Всякий раз, когда мы кормили Чарли из бутылочки, Мэрри весело играл с ним, и они быстро сдружились.

Между тем к нам опять поступил звонок из газеты — нет ли свеженькой историйки из жизни ваших питомцев? Я отвечаю: так, мол, и так, живем своим чередом, а если вы уж совсем в отчаянии, что нечего писать, — валяйте строчите про дружбу пса и ягненка.

Не прошло и нескольких минут, как к нам ввалился уже знакомый читателю Фрэнсис. Как всегда, он требовал он нас невозможного и дошел даже до того, что накрошил на голову ягненка шоколад, чтобы пес его слизал. Но и этого ему показалось мало — он изощрялся, изобретая все новые сюжеты, и в конце концов мы сунули Мэрри в пасть бутылочку с молоком, а к другому концу присосался ягненок. Наконец Фрэнсис удалился, довольный результатами, пообещав не забыть упомянуть в своем материале и обо мне.

На следующий день сенсационное фото, как пес кормит из бутылочки ягненка, появилось в газете во весь разворот. Сюжет был увенчан таким вот заголовком: «Опасный волкодав стал примерным папашей новорожденному ягненку». И далее следовала с первой до последней строчки высосанная из пальца история, как Паулина Киднер тайком спасла от ветеринара свирепого пса, которому хотели сделать смертельный укол за агрессивный нрав, и как характер этого пса сделался до того сердечным и мягким, что, видите, он даже помогает выкармливать осиротевшего ягненка.

Конечно, это было не совсем то, чего я ожидала, но все равно приятно.

Впрочем, должна вам признаться, что мне тоже случается малость присочинить. Такое хоть и не часто, но бывает. В марте — апреле к нам поступают лисята, и вот как-то одна из газет тиснула материал о жившем у нас в то время лисенке, которому было всего-то несколько недель от роду. Мы рады любой возможности поместить материал о лисятах, чтобы лишний раз напомнить людям: не подбирайте лисят, если точно не знаете, что они осиротели. Иногда люди принимают их за сирот просто потому, что не видят рядом взрослых, но обычно, когда они играют на полянке, они просто радуются солнцу — наиграются и убегут к себе в нору. Иногда же их подбирают, принимая за щенят; хочется еще раз напомнить, что у новорожденных лисят шубка не рыжая, а шоколадно-коричневая. К тому же очень трудно находить места для выпуска лисиц на волю, поэтому те, кто подбирает не нуждающихся в помощи лисят, не только не содействуют делу спасения животных, но и усугубляют проблемы.

Обычно лисята у нас долго не задерживаются — кроме тех случаев, когда они оказываются совсем уж ручными. Отучив лисенка от бутылочки, мы передаем его в Отдел дикой природы Общества покровительства животным в Таунтоне. Там у них есть большие, просторные загоны, где лисица может без лишних контактов с людьми, а значит, и без угрозы приручения находиться вплоть до выпуска ее на волю.

Примерно через месяц после выхода этого материала в свет нам позвонили из той же газеты и сказали, что хотят писать продолжение — как вырос лисенок, что сейчас делает. Можно ли приехать взглянуть на него? Вопрос поставил меня в тупик — я же отдала лисенка в Общество покровительства животным. Но в это время у меня была другая лисичка примерно того же возраста — мне ее передали выкормившие ее ветмедсестры из соседнего города. Увы, она была до того ручная, что выпускать ее было нельзя, и мы поселили ее к нашим одомашненным лисицам. «А что? — подумала я. — Навряд ли они смогут отличить одну лисицу от другой!» Но, как на грех, я не могла вспомнить, как звали ту, первую. Когда приехал фотокорреспондент, я прикусила язык, чтобы не назвать новую лисичку по имени, а сама ждала, что мой собеседник вспомнит имя первой. Но когда, казалось, все прошло без сучка без задоринки им пришло время водворять артистку обратно в загон, у меня с губ как-то невзначай сорвалось:

— Ну, Хейзел, поиграла — и довольно, возвращайся к своим!

— Хейзел? — изумленно спросил фотограф. — Так, значит, ее зовут Хейзел? А я-то совсем забыл.

— Ну да, — слабым голосом ответила я. — А если и забыли, ничего страшного.

— Ладно, я позвоню вам, чтобы уточнить детали, — сказал фотограф, пакуя свои причиндалы. — Спасибо еще раз, Паулина.

Вскоре он, как и обещал, позвонил, чтобы уточнить детали.

— Так, значит, ее звали Хейзел? — спросил он.

— Ну да, — сказала я, скрестив от волнения пальцы.

— Что ж, Хейзел так Хейзел, — сказал репортер, — просто меня смутило, что Хейзел — это имя для девочки, а лисенок, которого мы снимали в прошлый раз, был, если мне память не изменяет, мальчик.

— Видите ли, какое дело, — сказала я после мгновенного раздумья, — люди, которые приносят нам животных, как правило, не забывают дать им имена, а вот посмотреть, мальчик или девочка, — смеясь, продолжала я, — частенько забывают. Оттого и случаются подобные курьезы.

На том и согласились. Я не знала, куда бежать от стыда за свою ложь, но оконфузилась еще больше, когда на следующий день ко мне приехали с телевидения снимать сюжет о «лисице, не помнящей родства», о которой узнали из газеты…