Софья Радзиевская - Лесная быль. Рассказы и повести
— Серёжка, — сказал он наконец, и голос у него сделался хриплым, как от простуды. — Ну, пройди ещё чуток, ведь ты же поел вчера хлеба… маленько.
Я тогда не знал, что это хлеб Мишка сохранил от своей порции. Сохранил для меня, а сам не ел уже трое суток. Он знал, а мне не говорил, что мы заблудились, и мучился — думал, что это его вина.
— Пойдём, Серёжка, — повторил он ещё раз умоляюще.
Но я вместо ответа протянул руку, опёрся о дерево и медленно опустился на его толстый изогнутый корень.
— Вот я и сел, — сказал я спокойно. — Ты уж не сердись, Мишка. Если ты мне по шее надаёшь, всё равно я не могу идти.
Корень был удобный, вроде скамеечки, спиной я прислонился к дереву, сидя как в кресле. Мне не было страшно, и есть больше не хотелось, только бы меня никто не трогал.
Мишка отчаянно взмахнул руками и перевернулся на одном месте, точно собрался куда-то бежать, но вдруг остановился и, наклонив голову, прислушался.
— Серёжка, — позвал он тихонько. — Храпит там кто-то… Смотри, смотри, вон там, — он показал рукой на что-то тёмное, лежавшее под кустами на другой стороне полянки. — Живое оно, может нет?
Мишка уже шагнул было вперёд, но тут я собрался с силами, встал и схватил его за руку.
— Мишка, — зашептал я, — не ходи, а вдруг это медведь?
— Ну вот ещё, — неуверенно ответил Мишка, но остановился.
Мы постояли тихо, крепко держась за руки.
— Давай поползём потихоньку, к кустам поближе, — предложил я. От волнения и слабость куда-то пропала.
Опустившись на четвереньки, мы осторожно поползли к тому тёмному, что лежало под кустом.
— Мишка, — зашептал я опять. — Да это же человек! Ну да, человек, видишь — ноги? Он нам дорогу покажет домой. — Я помолчал. — А может быть… может быть, у него и хлеба есть немножечко. Может быть, он сыт, и ему не нужно. Даст он? Как ты думаешь?
Мишка остановился не отвечая. Наморщив лоб, он всматривался в неподвижную фигуру.
— Да-а, — неопределённо протянул он. — Ты вот что, погоди маленько, я один немножечко проползу. Чего это он не шевелится? Может, и неживой вовсе?
— А храпит-то как, — возразил я. — Очень даже живой. Ползём вместе. Я…
Но тут — крак! Под моей коленкой хрустнула ветка, да так громко, точно выстрелила. Мы оба даже к земле припали от неожиданности.
Человек под кустом перестал храпеть, медленно повернулся в нашу сторону и открыл глаза. За круглыми очками глаза эти показались мне ужасно большими и строгими.
— Мальчишки, — произнёс человек так спокойно, словно в глухой тайге мальчишки росли под деревьями, как грибы, — откуда здесь оказались мальчишки? — И он опять опустился на землю и закрыл глаза, будто нас и не было.
Мы всё ещё не могли прийти в себя от удивления и не шевелились. Вдруг Мишка толкнул меня в бок:
— Серёжка, смотри!
На траве около странного человека лежал чёрный сапог с разрезанным голенищем, а левая нога, в одной портянке была неестественно вытянута.
Мишка ещё немного помедлил, а потом решительно встал и шагнул к человеку. Я вскочил за ним.
— Дяденька, — заговорил Мишка, — что у вас с ногой-то?
Густые брови зашевелились, и тёмные глаза посмотрели на нас очень строго.
— Вывихнул, — проговорил человек таким же недовольным голосом. — В яму свалился и вывихнул. И нарыв ещё на подошве. Вот если бы вместо пары таких шпингалетов один толковый человек оказался, он бы мне помог. А вы только… спать мешаете.
Но от Мишки не так легко было отделаться.
— Да вы скажите — что делать, мы постараемся, — предложил он уже увереннее, ступил ближе и потянул меня за рукав.
Незнакомец вдруг широко открыл глаза и приподнялся, но тут же со стоном откинулся назад.
— Ой! — крикнул я подбегая и нагнулся, чтобы помочь ему подняться.
— Не трогай! — резко проговорил человек, отстраняя меня рукой.
Я в смущении отступил на шаг и оглянулся на Мишку: что же это такое?
Мишка стоял, наклонив голову набок, и внимательно смотрел на странного человека. Затем тряхнул головой и, подняв руку, закрутил чуб на макушке.
— И вправду, Серёжка, — сказал он как бы в раздумье, — ну чего мы с тобой к дяденьке привязались? А он и не нуждается. Пойдём себе, а он и один как-нибудь полежит.
Решительно повернувшись, он схватил меня за руку и потянул за собой. Я пошёл, окончательно сбитый с толку, спотыкаясь и оглядываясь.
— Мишка, — шептал я отчаянно, — а как же он один будет лежать?
— Иди, знай, — прошипел Мишка и дёрнул меня за руку.
— Эй, — послышался сзади недовольный голос. — Эй, мальчик, как тебя там?..
Мишка остановился вполоборота, всё не выпуская моей руки.
— Извиняюсь, дяденька, — вежливо проговорил он. — Может, и взаправду кто постарше набежит. Тут по зимам охотники заходят…
Я испуганно взглянул на Мишку.
— Так что не обижайтесь, — договорил он так же спокойно и опять медленно повернулся, точно собирался идти дальше.
— Гм, кха… — донеслось из-под куста. — Ну ты, мальчишка, подойди-ка сюда!
Мишка опять повернулся, придерживая меня рукой.
— Что скажете, дяденька? — спросил он вежливо, не двигаясь с места.
— Да ты что, приклеился, что ли? — крикнул человек, и очки его так сердито заблестели, что я опять испугался. — Подойди ближе, я, кажется, не кусаюсь!
Мишка, всё ещё держа меня за руку, сделал несколько шагов вперёд. Больной поднял было руку, но сморщился и опустил се.
— Там, — сказал он отрывисто. — В рюкзаке. Фляжку достань и котелок. Воды принесите из речки, вот в той стороне с берега спуститься не так круто.
— Сейчас, дяденька, — так же не торопясь согласился Мишка. Но на этот раз я поймал его косой взгляд, полный такого лукавства, что наконец мне стало всё понятно.
— Река! Слышишь, Мишка? Мы до реки дошли! — от радости ко мне вернулись силы, и я бросился за другом. А он уже схватил и фляжку и котелок и тоже бежал во всю мочь.
Берег был невысокий, но крутой, мы чуть не свалились на прибрежную отмель. Вода! Чистая, холодная, и пить её можно сколько хочешь! Я погрузил лицо в воду, пил, захлёбывался и снова пил. Вода текла быстро, но спокойно и только в одном месте, у самого берега, весело журчала, разбиваясь струйками о старый свалившийся с подмытого берега пень.
— Кажется, всю бы выпил! — сказал я, стоя на коленях, и с завистью посмотрел на убегающие струйки.
— Ты уж немножко тому дяденьке оставь! — откликнулся Мишка. Он только курточку скинул и как был, в трусах и майке, плескался около берега. — Видал, как я его обошёл-то?
— И я хочу! — я тоже стащил курточку. — До чего же хорошо! Мишка, а я сначала и правда испугался, что ты его в лесу оставить хочешь. И его я тоже немножко боюсь. Уж очень у него очки сердито блестят.
