Григорий Федосеев - Таежные встречи
Все были удивлены таким поздним появлением птиц. Одни говорили, что лебеди заблудились и ищут свой путь к северу, другие видели в этом дурную примету. Но, пока мужики спорили между собою, рыбак Архип взял ружьё и пошёл скрадывать птиц. Уставшие птицы отдыхали недалеко от берега. Подкрался он к ним и выстрелил. Стая шумно поднялась в воздух и исчезла в темноте. Только один лебедь долго бился о воду. Он был тяжело ранен и скоро умер.
Поздно вечером вернулся охотник с добычей.
— Негоже стрелять лебедей, беду в дом накликать, — ругала Архипа жена. — Неси, куда хочешь!
Недовольны были и все рыбаки. Не принято было у них промышлять лебедей.
Ровно в полночь, когда все спали, над озером вдруг послышался лебединый крик. Он разбудил жителей заимки. В избах зажгли огни. Все так и решили — кричит убитая птица. А утром, когда вышли на пригорок, увидели на том самом месте, где Архип добыл птицу, большого белого лебедя. Он бросил в пути стаю и вернулся, чтобы разыскать свою подругу.
Из-за гольца Козя вырвались первые лучи солнца и ослепительным снопом света упали на озеро. Взоры рыбаков были прикованы к сидящему на воде лебедю. Он, вытягивая шею, всматривался в камыши, прислушивался к плеску волн и всё кричал, звал подругу.
— Янг… Янг… Янг… — доносилось из водоёма.
Иногда до слуха лебедя долетал крик, видимо, похожий на тот, которого он ждал. И тогда лебедь плыл вперед, навстречу этому звуку, и рыбаки слышали тихую, еле уловимую песню. Он пел её весной на далёком севере своей подруге. Только ей и были понятны эти звуки, в которых было столько любви и нежности.
Но лебедь ошибался. Это было только эхо его крика, изредка доносившееся от гольцов. Оно не повторялось, и песня любви смолкала. Он возвращался на прежнее место, и рыбаки вновь слышали его печальный крик:
— Янг… Янг… Янг…
Во вторую ночь пуще прежнего кричала птица. Она часто подлетала к избам, и её крик всю ночь до зари висел над заимкой. Понял Архип, да поздно, что зря погубил птицу, напрасно обездолил птицу.
Так лебедь и не улетел. Он будто забыл про север, про родные озёра и просторы тундры. Он не верил уже звукам, не бросался на шелест камыша и в плеске волн не улавливал знакомого призыва. Чем и когда он питался — никто не видел.
А дни безудержно летели. Наступило жаркое лето. Лебедь начал линять, он совсем не летал и, как памятник, маячил на месте гибели подруги.
В напряжённом труде рыбаки забывали об одиноком лебеде. В его крике, который они теперь редко слышали, угасала надежда.
За летом незаметно подкралась и осень. Смолкали звуки в тайге, повяла трава. Предупреждая о грядущих днях, на вершине гольца выпал снег, а горы всё чаще и чаще стали покрываться туманом. Холодные ночи взбудоражили птиц, по-осеннему зашумела тайга.
Ещё несколько дней — и курчавые берёзы, украшавшие всё лето склоны гор, пожелтели. В этих осенних красках уже не было блеска, игры, жизни.
Перекатываясь по тайге, летели на юг стаи мелких птиц. Следом за ними летели журавли, и на озере рыбаки уже не раз видели пролётных чаек. Они были первыми вестниками начинавшегося перелёта птиц.
Не замечал наступившую осень только лебедь. Он оставался на том же месте, совсем не летал, и только изредка его одинокий крик нарушал тишину водоёма.
И стая уток, уже появившаяся на озере, казалось, была бессильна пробудить в нём могучий инстинкт перелёта.
Как-то, совсем нежданно, тёплый день сменился холодной осенней погодой. С неудержимой силой повалила птица на Можарское озеро. День и ночь шли табуны, летели отставшие от своих стай одиночки. Пережидая непогоду, вся эта масса птиц оседала на озере. Огромные табуны шилохвости, красноголовых свиязей, кряковых покрывали берега. Купаясь в волнах водоёмов, плавали стаи крохалей, нырков и других птиц, покинувших родной север. В камышах и по заливчикам шныряли чирки.
Позже появилась белолобая казарка.
— Гонк… Гонк… Гонк… — перекликались вожаки.
Эти осторожные птицы долго кружились над озером, затем спускались на воду и терялись в общей массе птиц.
Лебедь будто потерял зрение и слух, он попрежнему оставался равнодушным к перелёту. А ведь ежегодно осенью, как и все перелётные птицы, он был охвачен желанием лететь на юг. Теперь присутствие на озере даже казарок, с которыми не раз его стая делила невзгоды в пути, казалось, не нарушило его покоя.
И вот, уже на закате дня, когда всё окружающее готовилось к ночи и на озере затихал птичий шум, в небе появилась первая стая лебедей. Завидев озеро, вожак отрывистым звуком предупредил стаю о предстоящем отдыхе. Крик радости вырвался у других птиц. Рыбаки, наблюдавшие за стаей, видели, как сидевший на воде лебедь порывисто бросился навстречу.
— Куу… Куу… Янг… Куу… Куу… Янг… — чуть слышно кричал он и метался по озеру следом за стаей. В этих гортанных звуках будто снова проснулась надежда.
Не ломая стройного перелёта, стая сделала большой круг и пошла на посадку.
Лебедь торопливо плыл к ней, но чем меньше становилось расстояние между ними, тем неувереннее были его движения. Он чаще останавливался, прислушивался к звукам, доносившимся до него, и всё реже и реже кричал.
Стая, заметив одинокую птицу, недоверчиво насторожилась. Лебедь не присоединился к ней, да и птицы не проявили к нему заметного гостеприимства. Они, не задерживаясь, отплыли к берегу, и густые заросли камыша упрятали их от недоуменных взглядов рыбаков.
Лебедь долго смотрел им вслед. Но вот снова послышался лебединый крик, ещё и ещё. Стройные цепочки белых птиц, непрерывно подлетали к озеру, смешивались, кружились и с криком опускались на воду. Лебедь бросался то к одной, то к другой стае, прислушивался к их говору и, не переставая, кричал:
— Куу… Куу… Янг… Куу… Куу… Янг…
Он не присоединился ни к одной стае, хотя каждая из них, появляясь над озером, вызывала в нём беспокойство. И рыбаки понять не могли, что искал одинокий лебедь. Им тогда казалось, что его глухой и отрывистый крик был непонятен стаям, вот почему ни одна из них не приняла его в свою семью, будто не было между ними родства.
Прошло ещё несколько дней — и с тайги слетел красочный наряд. Умолкли ручейки, впадающие в озеро, и не раз над водоёмами уже кружились белые пушинки снега. Заканчивая перелёт, всё реже и реже летели птицы. Теперь в их полёте была заметна поспешность. Они садились на озеро, чтобы только отдохнуть часок — другой и, не задерживаясь, исчезали за южным горизонтом. Только осиротевший лебедь не проявлял беспокойства, и в наступавшей после отлёта птиц тишине уже никто не слышал его крика.
