Вячеслав Пальман - По следам дикого зубра
Поезд замедлил ход. Мы все еще стояли у окна. Вот и армавирский перрон, разноцветный от платьев встречающих.
— Тетя! — закричала Данута в закрытое окно и забарабанила кулачком в перчатке.
Эмилия увидела вас, прижала платок к глазам и, ускоряя шаг, двинулась за вагоном. Мой отец, с палочкой в руке, седой, сутулый, однако же в мундире, при боевых орденах и медалях, тоже засеменил за тетей.
Поодаль стоял урядник Павлов с десятком казаков. Фуражку он держал на согнутой руке. Чисто выбритая голова его масляно блестела на солнце.
4Такое любопытное событие — свадьба!
Чуть ли не весь Псебай собрался около недавно покрашенной, нарядной церкви, когда наш поезд — вереница взятых внаем колясок и экипажей — остановился перед папертью.
Приглушенный шорох пробежал над головами людей. Данута, в белом платье и фате, прежде всего прошла вместе со мной к железной калиточке на кладбище, где под каменной плитой лежали ее родители. Женщины сбились у ограды и беззвучно плакали. Кто мог удержаться от слез, когда невеста опустилась на колени перед могилой и взглядом пригласила меня? Данута плакала и шептала. Может быть, просила благословения на этот важный шаг в своей жизни.
Мы положили цветы, постояли и пошли в церковь. Нас пригласили к аналою.
И после венчания, в окружении всех егерей Охоты и своих родных, мы вышли на паперть, второй раз подошли к дорогой могиле. Отколов от своего платья белую розу, Данута положила ее на камень.
Перед тем как сесть в экипаж, произошло событие, о котором нельзя не упомянуть. Расталкивая толпу, к нам стали протискиваться два черкеса. Один из них высоко над головой нес огромный букет. На всю жизнь запомнился мне этот букет: пышные ярко-красные пионы, темно-зеленые листья и белые, будто из стеарина, цветы рододендрона с желтой сердцевиной.
Приблизившись, черкес стал на одно колено и протянул необъятный букет моей жене.
— От гаспадина Керима Улагая! — торжественно сказал он.
Улыбчивое лицо Дануты резко изменилось. Она отшатнулась от букета, сделала шаг назад, как это делают, увидев змею. И тут же строго сказала:
— Андрей, брось его под ноги коням!
Повернувшись спиной к непрошеным дарителям и слегка приподняв платье, по-королевски вошла в экипаж. Букет полетел на землю.
В толпе одобрительно загудели, я успел заметить, как егеря спокойно и властно оттискивали дарителей подальше от нас. Кони тронулись. Мы поехали в дом моих родителей. Почти всю дорогу оскорбленная Данута молчала и презрительно щурила глаза. Только у дома сказала:
— Какая наглость!
— Понято и забыто, — быстро ответил я присказкой Саши Кухаревича.
Данута глянула на меня. Мы рассмеялись.
Есаул хотел омрачить нам памятный день. Не вышло.
Поезд из экипажей проехал улицей. Свадьба. Такое событие!..
На первое время мы поселились в большом доме тети Эмилии. И по нескольку раз в день ходили в гости к моим родителям.
Пробежало несколько шумных, незабываемых дней. Жизнь как будто вошла в нормальную колею. Для меня это была не просто жизнь, а какой-то удивительный праздник. Когда я вставал по утрам, Данута уже встречала меня в неизменном своем фартучке, деятельная, розовощекая, с засученными по-рабочему рукавами кофточки. Какое-то олицетворение домовитости и труда. В доме тети, в доме моих родителей все вдруг оказалось в ее руках, она все успевала сделать прежде других, маме и тете Эмилии оставалось только дивиться той хозяйственной ухватке, с которой Данута бралась за любое дело. Неизменно радостное, возбужденно-светлое лицо ее как нельзя лучше говорило о том, что такая жизнь доставляет ей немалое удовольствие.
В горы я не ездил, но с егерями встречался часто. Никита Иванович обстоятельно рассказывал мне, какие дела в лесу. По мере того как календарь отсчитывал дни до отъезда Дануты, я все более мрачнел. Вот уже осталось десять, пять, потом три, два дня. Данута тоже мучилась, но старалась не подавать виду, и лишь однажды, когда собирали белье в дорожную корзину, я застал ее в слезах.
— Останься, женушка, — попросил я.
Она тряхнула головой, волосы скрыли лицо, а через минуту глаза ее глядели на меня с ласковым укором:
— Как ты можешь, Андрюша! Разве я расстраивала тебя несбыточными просьбами, когда ты уезжал? Вспомни. Сейчас мы с тобой просто поменялись ролями, и надо быть мужественным, принять временную разлуку как должное. Разве тебе не хочется иметь образованную жену, друга и помощника во всем, что ты задумал и намерен делать?
— Далекие дисциплины…
— Ботаника? А чем питаются твои зубры? Изучать животных — значит изучать их пищу. Ты — знаток леса и зверя. Я хочу знать все растения. И прежде всего — Кавказа. Мы вместе будем разгадывать его бесчисленные тайны, поможем горам оставаться вечно молодыми. Разве не так, если думать о будущем? Да и расстаемся мы ненадолго. Шесть месяцев — и я приеду в отпуск. И еще через полгода. А вдруг и ты приедешь ко мне, вдруг такая возможность? Как я встречу тебя!..
День прощания наступил. Опять пыльная коляска и знакомая дорога, сперва каменистая, с резкими звуками из-под колес, далее, по степи, мягкая, укачивающая, дорога-разлучница через Лабинскую, Курганинскую, по пологим холмам и западинам. Если оглянешься — за спиной горы; они уходят, их вершины все туманнее, синей, пока совсем не сольются с небом.
Поезд подошел, втянул в себя мою Дануту, победно свистнул и умчался вдаль по накатанным, горячим рельсам.
А я остался. В тоске и одиночестве.
И почти сразу, помогая мне избавиться от горечи разлуки, голову захлестнули заботы и обязанности, которые я сам устанавливал для себя и сам пытался выполнить.
Запись шестая
С егерями — к зубрам. Первые наблюдения. Чертовы ворота. Логово опасного браконьера. Нравы зубриного стада. Подозрительный Семен.
1
Зубры… Их надо изучить, понять. Это прежде всего. А понявши, все-все делать для спокойной жизни стада и для сохранности его. Я раздумывал над этим с таким внутренним ощущением, будто не приказ Ютнера исполняю, а свое собственное, глубоко личное желание, рожденное ответственностью перед родиной.
Зубров предстояло разыскать и понаблюдать. Для этого прежде всего отправиться на Кишу, древнейшее их кавказское обиталище. И конечно, заехать в Хамышки, взять с собой Телеусова, без которого поначалу я вряд ли добьюсь чего-либо путного, пройти-проехать с ним по долине от устья реки к ее истокам. Мы уже раньше договорились о встрече. Он ожидал меня.
Дом, где не слышался голос Дануты, казался пустым и осиротевшим. Я перебрался к своим. Но и здесь не хватало именно ее. Мама ходила по комнатам и вздыхала, подолгу стояла у шкафа, у окна с каким-нибудь платочком или старыми перчатками невестки. Глаза у нее были печальные. Отец забирался в угол на веранде и либо молчал, опустивши книгу на колени, либо едва слышно насвистывал какой-нибудь старый марш. Когда в одну из таких минут я остановился перед ним, он вздохнул и задумчиво-печально произнес:
