Дафни Шелдрик - Сироты Цаво
Как-то утром, когда мы уже кончали завтракать, в лагерь пришел Саймон, державший в руке маленького взъерошенного птенца.
— Вот тебе еще один сирота, Даф, — сказал он, передавая мне пронзительно кричащего малыша.
Он, видимо, вывалился из какого-то гнезда, так как Саймон нашел птенца под баобабом. Когда я взглянула на маленькую дрожащую птицу, лежащую у меня на ладони, то мне — сама уж не знаю почему — захотелось назвать ее «Грегори Пек»[7], хотя она далеко не была красавицей.
Естественно, что первым делом надо было попытаться удовлетворить ненасытный аппетит ткача. Чтобы сделать это, мне пришлось преодолеть свое отвращение к гусеницам и кузнечикам. Пронзительный квакающий крик нашего нового воспитанника раздавался во всех уголках лагеря. Вооружившись палкой и консервной банкой, мы с Джилл отправились добывать ему завтрак. Быстро поймав около двадцати кузнечиков, я успокоилась и по неопытности решила, что для столь маленького существа установленного нами дневного рациона будет вполне достаточно. Я протянула одного кузнечика Грегори Пеку, он задрожал в предвкушении пищи, раскрыл клюв — надо признать, довольно большой для его роста — и показал широченное горло. Я положила кузнечика ему в клюв, ткачик конвульсивно глотнул, кузнечик исчез, а Грегори уже открыл клюв для следующего. Тот исчез с такой же быстротой, потом еще один и еще и еще — все они мгновенно проваливались в какую-то бездонную яму. «Дневной рацион» был уничтожен за пять минут. Несколько ошарашенные, мы с Джилл опять отправились за кузнечиками; с этого момента ловля насекомых стала нашим основным занятием. Аппетит у Грегори Пека был феноменальным, и, чтобы насытить его, требовался целый рабочий день. Я просто не могла себе представить, куда он девал все это невероятное количество кузнечиков.
Предлагая Грегори кузнечика или гусеницу, я называла его по имени, и уже через два дня он стал отвечать громким писком, несясь вприпрыжку ко входу в палатку.
Через четыре дня Саймон принес нам еще одного птенца-ткача, обнаружив его под тем же самым баобабом, что и Грегори. Должна признаться, что нового воспитанника я брала далеко не с таким энтузиазмом, как первого. Для удовлетворения двух таких аппетитов требовалось удвоить количество кузнечиков, и я просто не знала, как мне удастся справиться с этой работой. Было незамедлительно начато самое настоящее массовое уничтожение кузнечиков. Однако, хотя я и достигла в искусстве ловить кузнечиков невероятных вершин, количество насекомых в округе не уменьшалось, и мы ухитрялись добывать для прожорливых питомцев достаточно пищи.
Нового приемыша мы назвали «Буффало[8] Билл», хотя с самого начала было видно, что он не столь бесстрашен, как Грегори, и довольно застенчив.
Дни шли за днями. Наши малыши росли буквально на глазах, и, наконец, однажды утром Буффало Билл сделал попытку перелететь из одного конца палатки в другой. Полчаса напряженных тренировок, и вот, радостно зачирикав, он поднялся в воздух, вылетел из палатки и тяжело опустился на росший невдалеке низкий куст. Сидел он на нем неуверенно, отчаянно взмахивая крыльями, чтобы сохранить равновесие. Я выскочила следом и, чтобы вернуть ткача обратно, стала соблазнять сочным кузнечиком, медленно подбираясь к нему и протягивая руку. Но ткач опять взлетел, поднялся довольно высоко и на этот раз очень профессионально сел на вершину высокой акации у берега реки. Я звала его, пока окончательно не охрипла, но он не стал меня слушать, и через двадцать минут мы в последний раз увидели, как он полетел, пока не превратился в пятнышко и не пропал где-то вдали. Сможет ли он прокормиться, с грустью подумала я, позаботиться о себе и соединится ли со своими сородичами? Что с ним случилось, мы так никогда и не узнали и утешали себя тем, что еще один шанс выжить ему был все же дан. Ведь если бы мы не подобрали ткача, он неминуемо был бы съеден каким-нибудь ночным хищником, возможно даже нашим Олд Спайсом.
Я была уверена, что через некоторое время улетит и Грегори. И действительно вскоре с печалью убедилась, что он тренируется в искусстве полета. Я знала, что мне будет очень не хватать его — к этому времени ткач стал совсем ручным и часто вспрыгивал мне на руку. Грегори очень любил, когда его носили; обычно он устраивался на моем плече. С огромным интересом и увлечением ткач принимал участие в охоте на кузнечиков. Когда я шла, он прыгал рядом, но стоило обнаружить кузнечика, как ткач приходил в крайнее возбуждение — весь трепетал и вытягивал шею по направлению к насекомому.
Однажды утром, когда я несла его на руке, Грегори Пек вдруг стал взмахивать крыльями, а затем спикировал с руки и, взмыв вверх, уселся на той же акации, которую раньше облюбовал Буффало Билл. Прикрыв от солнца глаза, я едва могла различить его силуэт на самой вершине дерева. Я позвала ткача несколько раз, и каждый раз он отвечал мне своим обычным писком, но тем не менее спускаться вниз не желал. Я уже стала терять всякую надежду на благополучный исход, но как раз в этот момент Грегори слетел с дерева и не очень уверенно опустился мне прямо на плечо. Выглядел он довольным собой. В награду Грегори немедленно получил самого жирного кузнечика, какой только оказался в банке, и проглотил его с обычным удовольствием.
Не было никаких сомнений, что Грегори чрезвычайно гордился своим достижением и в течение этого дня несколько раз хвастался им, взлетая на дерево и возвращаясь но моему зову. Всеобщее внимание и похвалы, сопровождавшие эти опыты, льстили ему необычайно. Мы, со своей стороны, очень радовались тому, что ткач предпочел остаться с нами, — ведь к тому времени он уже стал членом семьи.
Буйволовые ткачи всегда живут стаей, и потому Грегори постоянно искал какого-нибудь общества. Находясь в компании людей, ткач считал себя счастливейшим из существ. Поэтому немыслимо и жестоко было бы оставлять его одного в лагере всякий раз, когда мы выезжали куда-либо. Еще большей жестокостью было бы запирать его на целый день в клетку. К клетке Грегори чувствовал величайшее отвращение и в припадке ярости наверняка поранил бы себя, бросаясь на прутья. Понимая все это, мы решили приучить его к машине, чтобы он мог сопровождать нас в поездках.
Когда Дэвид объявил о своем намерении отправиться к реке Тиве, чтобы выяснить размеры ущерба, принесенного наводнением, мы решили, использовав случай, взять с собой и Грегори. Я поймала его и усадила в клетку, поставив ее на переднее сиденье рядом с собой. Грегори был страшно возмущен таким обращением и, пока машина не тронулась, испускал пронзительные душераздирающие крики. Почувствовав движение, он забился в угол, распушил перья и мрачно молчал весь оставшийся путь.
