Павел Кренев - Успокойсь
Взгляд Шурки натолкнулся на какое-то округлое утолщение, которое было, правда, на другой елке, но и ближе. Разглядел и обомлел: на него исподлобья, настороженно глядела в упор большая серая кошка, положившая голову на вытянутые по суку передние лапы. «Во, котяра, откуда он здесь?»
Уши у кошки, сложенные, загнутые в стороны, заканчивались длинными черными кисточками, и Шурка, вспомнив наконец, у кого могут быть такие кисточки, сообразил: рысь. Сомнений — стрелять или не стрелять — не было, мелькнула только мысль: заберет ли дробь, мелковата все-таки? Не прыгнула бы, зараза, подраненная-то.
Но когда он выстрелил, рысь, как мешок, свалилась и в конвульсиях замолотила по воздуху лапами. «А-а, крепко зацепило», — обрадовался Шурка, но подходить сразу не стал, быстро перезарядил на всякий случай ружье. Наставил опять на зверя: вдруг оживет да прыгнет. Однако рысь вскоре затихла, и Шурка осторожно, вглядываясь в неподвижного зверя («Эк, когтищи!»), приблизился вплотную, тронул стволом его живот. «Кажись, и правда каюк ей!» — подумал Шурка, но притронуться долго еще не решался, вглядывался в оскаленную пасть. Наконец, опираясь на ружье, наклонился, вытянул руку и двумя пальцами рывком дернул рысь за шерсть, как от угольев, откинул руку назад. В щепоти остались длинные темные волосики. «Линяет», — разочарованно и с невольным возмущением пробормотал Шурка и только теперь разглядел вдруг, что рысь-то вроде маловата по размерам, чересчур угловата и тоща. Раздражения у него прибавилось: «Рысенок… Шкет, а тоже по деревьям надо лазить, на человека прыгнуть хотел, может… Сидел бы где-нибудь в яме да сиську сосал, а тоже, надо…»
Мысль о том, что где-то рядом может таиться мамаша этого звереныша, будто плеснула на спину ковшик холода. Он пополз струйками, пузырчатый, корежисто-гадкий. Почудилось, что хищные, ненавидящие глаза вцепились ему в спину. Шурка невольно резко оглянулся, пошарил взглядом обступившие его деревья… «Да не-е, выстрел был, с ружьем я, не подошла бы она, боится… зверь ведь», — успокоил себя маленько Шурка и подумал: «Дак а шкета-то куда? Шкура — бросовая…» С другой стороны, оставлять тоже было жалко. «Колюху удивлю… А и кто в деревне рысь убивал, а? Кроме Шурки Юдина! Всех удивлю…» Последняя мысль ободрила и просто-таки взволновала. Шурка поднял рысенка за заднюю лапу, бросил в пестерь и пошагал на тоню.
3
Зачем двуногому ее сын? Зачем он унес его с собой? Почему Рысенок не сопротивлялся? Что случилось с ним? Рысь, встревоженная, дрожащая, глядела на уходящего Человека, затем подошла к месту, где лежал Рысенок, и отпрянула от острого запаха крови. Это была кровь ее сына!
Рысенок ранен! Куда унес его Человек?
Рысь никогда не отважилась бы бежать по следам двуногого. Страх перед его запахом передался ей от предков. Такая встреча всегда несла великую опасность. У живущих в лесу диких кошек, самых ловких хищников, совершенных по совокупности великих качеств — Красоты, Быстроты и Силы, не было достойных врагов, — так предназначено самой Природой. Сильнее только Росомаха, Волк и Медведь. Но никто из них в самый лютый голодный час не отважится напасть на Рысь.
Загнанная в угол, полуживая, лишенная шансов на спасение, она не сдается, не предает звериную свою честь и до последней смертной минуты рвет соперника своими страшными когтями.
Двуногий сильнее, хитрее и коварнее всех их — и Медведя, и Волка, и Росомахи. Он может победить любого зверя, с ним нельзя встречаться в лесу — Рысь знала это от предков. Но она побежала за Человеком, позабыв о страхе. Рысенок, ее детеныш, совсем еще глупый и несмышленый, ничего еще не знающий о Человеке, о его повадках, не уберегся и попал в беду. Что с ним?
Некоторое время Рысь бежала позади Человека, и в нос ее бил его запах, мучительно острый, мутящий сознание от того, что, страшный и отталкивающий, он был смешан с родным для нее, теплым и живым запахом Рысенка. Человек ни разу не заметил ее, хотя часто и резко оглядывался: она держалась в отдалении, а глаза у двуногого были слабее. Чтобы все же не быть обнаруженной, Рысь побежала вдоль тропинки по лесу, но, когда Человек скрывался за поворотами, выбегала опять на дорожку и внимательно все обнюхивала: проверяла, не освободился ли от Человека ее детеныш.
Рысенок почему-то не мог выскочить из корзины, в которой его нес двуногий, и Рысь решила заглянуть в эту корзину, чтобы помочь как-нибудь сыну или дать ему сигнал опасности. Решение было связано со страшным риском, но, движимая материнским инстинктом, она поборола страх…
…Рысь еще больше вытянулась на суку осины, когда Человек вышел из-за поворота, и, напрягшись, затаив дыхание, глядела, как он приближался, постоянно поворачивая голову в разные стороны. Это было хорошее место для наблюдения: дорожка, по которой двигался двуногий, пролегала прямо под ней.
Но Рысенка она так и не увидела. Двуногий ее все же заметил, резко остановился, что-то по-своему закричал, поднял вверх какую-то палку, из нее вылетел огонь. Опять раздался грохот. Рысь спрыгнула на землю и метнулась в лесную чащу.
4
В рыбацкую избу Песчанку Шурка влетел как ненормальный. Весь взъерошенный, встревоженный и загнанный. Скинул в сенях пестерь, не снимая ружья, ввалился в дом. Будто клуб морозного воздуха. Так, с ружьем на плече, бросился к койке, сел на край и уставился на дверь. Разбуженный им Мишка Колюха приподнялся на локте и, полусонный, ничего не понимающий, глядел со своей койки то на Шурку, то на дверь. Вид у Шурки был совершенно растерянный и испуганный, словно в дверь должен был вот-вот ворваться кто-то злой и враждебный, чтобы наделать беды. Сейчас напарник его явно не разыгрывал, и Мишка заволновался и прямо-таки струсил.
В дверь никто не врывался. Но Шурка не успокаивался. Он подошел, как бы даже подкрался к окошку, что глядело в лесную сторону, сначала направил в него ружье, потом выглянул сам. Мишка заволновался еще сильнее…
— Ты чево, Саша, а?
Шурку из-за въедливости он в жизни не называл Сашей, но тут выскочило…
Шурка ответил не сразу, оторвался от окна, поставил в угол ружье, сел за стол, но тревожного взгляда от окошка долго не отводил. Сказал вдруг, как оглушил:
— На меня рыси напали.
Разлеживать на койке Мишка больше не мог, от Шуркиных слов он вскочил, плюхнулся на лавку:
— Ни… ничего себе…
— Вот и ничего. Убил одну… В сенях вон…
Мишка на цыпочках подобрался к двери, выглянул, ошалевший от таких дел, увидел зверя в пестере, дернул к себе ручку, отшатнулся, заохал осипшим вдруг голосом:
