Екатерина Мурашова - Живущие рядом (сборник)
Как раз в этот момент из-под дивана вышел Митя. Он сел на задние лапки и осмотрелся. Возможно, он услышал бабушкин голос. Днем, когда я была в детском саду, а мама — на работе, бабушка подкармливала Митю и разговаривала с ним.
— А это еще что за безобразие?! — воскликнула бабушка. — Немедленно убрать! — не слишком нам доверяя, бабушка нагнулась, схватившись при этом за поясницу, с брезгливой гримасой на лице взяла Митю двумя пальцами и понесла его в кухню, крикнув мне на прощание. — Руки помой! С мылом и горячей водой!
Мы с мамой переглянулись, но ничего друг другу не сказали. Что тут скажешь!
После этого случая мы стали выпускать Митю гулять по комнате. Гулял Митя хорошо, и всегда откликался, если ничем не был занят. Постучишь согнутым пальцем по углу дивана, позовешь: «Митя, Митя, Митя!» — и через минуту откуда-нибудь высовывается рыжая щекастая мордочка с короткими медвежьими ушками. Как будто спрашивает: «Чего звали?»
Если Митя был занят, то на зов он не откликался. Думаю, что он его (зов) даже и не слышал. Зато самого Митю слышно было в этом случае очень хорошо. Потому что если Митя был занят, то это значило, что он что-то грыз. Грыз Митя самые разные вещи: углы дивана, ножки шкафа, низ двери, книжки в глянцевых обложках. Особенно Митя любил карандаши и обои. Раздобыв где-нибудь карандаш, он его сначала любовно осматривал и обнюхивал, поглаживая лапками грани, потом осторожно пробовал на вкус, и лишь потом пристраивался окончательно и с хрустом вгрызался желтыми длинными зубами. Буквально через пару минут от карандаша оставалась кучка мелких щепок. Грифель Митя тоже зачем-то разгрызал на аккуратные кусочки длиной около двух сантиметров каждый. Бабушка говорила, что у Мити чешутся зубы. Мы с мамой пытались класть ему в аквариум палочки и веточки разных пород деревьев. Однако породу «карандаш» Митя категорически предпочитал всему остальному.
Обои Митя грыз с углов и делал это поистине виртуозно, начиная снизу и поднимаясь все выше и выше, опираясь при этом спиной о стенку тахты, а лапами цепляясь за лохмотья обоев. От бабушки (она была глуховата) мы с мамой Митины обойные подвиги скрывали. Однажды бабушка, которая вообще-то днем не ложилась, считая это баловством, пекла пироги и почувствовала себя плохо. Она выпила 30 капель корвалола и прилегла на тахту. Лекарство подействовало, но какое-то шуршание не давало ей задремать. Бабушка повернула голову и вдруг увидела рыжую мордочку, выглянувшую из-за края тахты.
— А ты здесь как?! — удивилась бабушка, знавшая, что Митя прыгать вверх не умеет, и не мог сам запрыгнуть на тахту.
— Хруп! Хруп! Хруп! — ответил Митя, который узнал бабушку, успокоился и продолжал грызть обои, удобно расположившись на тахте. Бабушка заглянула за тахту, увидела полностью обгрызенный угол и… Немая сцена.
Моей подруге Ире, которая жила в соседней квартире, Митя очень нравился. Когда она приходила ко мне в гости, она всегда подолгу играла с ним. Ира просила своих родителей тоже купить ей хомяка, но родители не соглашались. Ира очень расстраивалась, мне было ее жалко, и в конце концов я предложила ей взять у меня Митю вместе с аквариумом на недельку напрокат. Ирины родители подумали и согласились. Митя вместе с аквариумом переехал у Ире. Я каждый день навещала его и следила, чтобы он не скучал. Митя, кажется, не скучал. И даже, наоборот, потолстел и залоснился пуще прежнего. Ирина старенькая прабабушка никак не могла понять, что Митя таскает еду к себе в гнездо и делает там запас, как в норе у себя на родине. Ей казалось, что если еда с блюдца исчезает, то значит, Митя ее съел. И ему надо дать что-нибудь еще. В конце концов Митино гнездо стало похоже на королевский трон, построенный из сухих корок, кусочков сыра, капусты, моркови и тому подобных вещей. Внизу была сложена еда, потом слой газетных обрывков, потом слой ваты, а наверху — сам Митя, очень довольный тем, что ему удалось собрать такой солидный «запас». Вечером Митю выпускали гулять. Митя не знал Ириной квартиры, не выходил на ее зов, и поэтому часто терялся. Однажды он потерялся почти на два дня. Ира плакала, ее родители нервничали, потому что куда-то делся чужой хомяк, а Митя, как потом оказалось, не терял времени даром. Внутри дивана Ириных родителей был такой специальный ящик, в котором хранилось сложенное стопками чистое постельное белье. За два дня Митя выгрыз в этих стопках хорошенькую аккуратную нору с несколькими отнорочками. Когда Ира, наконец, догадалась заглянуть в диван и нашла там Митю, она очень обрадовалась. Но ее мама сказала:
— Наверное, он там за два дня все белье загадил. Придется теперь перестирывать.
Она развернула простыню, лежавшую сверху и увидела на ней шестнадцать аккуратных круглых дырок, соответствовавших Митиной «норе». Потом она развернула пододеяльник, потом еще одну простынь…
— Знаешь, Катя, — грустно сказала мне Ира, возвращая Митю домой. — Я почему-то думаю, что мне никогда не купят хомяка…
— Очень жаль, — вздохнула я. — Хомяки такие красивые. Если бы у тебя тоже был хомяк, они бы с Митей обязательно подружились…
Одной из самых забавных Митиных особенностей была привычка прятать еду в защечные мешки. Сам Митя при этом смешно раздувался и становился похожим на маленький кургузый молоток. Щеки почти закрывали глаза, и к гнезду нагруженный Митя добирался практически на ощупь. Там он садился на задние лапки, а передними выдавливал из-за щек крупу или другой припас, который удалось раздобыть.
Однажды Митя залез в кухонный шкаф-пенал, где бабушка хранила запасы всякой крупы. С точки зрения хомяка, там было очень много всего вкусного, и Митя мог бы наесться до отвала. Но хомяки, в отличие от мышей и крыс, на месте почти ничего не едят. Они все несут в кладовую, в норку. Когда Митя вышел из шкафа, я сразу поняла, что с ним что-то не так. Митя шел каким-то странным зигзагом и цеплялся за предметы, мимо которых проходил.
— Ой, бабушка, погляди, что это с Митей? — испуганно спросила я.
Мы с бабушкой склонились над хомяком, который медленно, но упорно, почти ползком двигался в сторону своего аквариума. В разные стороны из несчастного Мити торчали какие-то длинные выросты. Они и цеплялись за все подряд. Казалось, что рыжая Митина шкурка вот-вот порвется.
— Я знаю! — сказала бабушка. — Этот дурак макарон себе за щеки напихал. Вот они и торчат. Сажай его в аквариум скорей, пусть он их достает.
Я взяла Митю под брюшко, чтобы не задеть макароны, и посадила его в аквариум. Митя сел и сразу же стал тереть лапами щеки. Но не тут-то было. Макароны упирались во внутренние стенки щек и вылезать не желали. Митя смурнел и слабел на глазах.
