Екатерина Мурашова - Живущие рядом (сборник)
Набив пасти до отказа чужой, черной и рыжей шерстью, псы начали попросту чихать и задыхаться. Откатившись друг от друга, они откровенно позволили хозяевам поймать себя за ошейники, и тут же начали снова демонстративно хрипеть, скалиться и таращить глаза. «З-загрызу-у!!» — с какой-то жириновской истеричностью взлаивал, срываясь на визг, Уши и вставал на задние лапы, молотя передними в воздухе. «Р-разор-рву!» — с усталой мужественностью генерала Лебедя (все-таки собака военного!) взрыкивал тяжелый, все еще задыхающийся Вилли. Мы с Полковником нервно усмехались.
В сентябре этого года Ушам исполнилось 12 лет. Для крупной собаки возраст почти запредельный. Поздней весной, после многолетнего перерыва мы снова поехали на залив. Мой младший сын готовился к экзамену по химии, остальные просто отдыхали и дышали свежим морским воздухом. Я лениво бродила вдоль берега. Постаревший Ушан к долгим прогулкам был не расположен. Отойдя со мной от лагеря метров триста, он окидывал слегка помутневшими глазами лиловый вечерний горизонт, облака, корабли, стоящие на рейде, и поворачивал назад, к костру, где можно было погреться и выпросить что-нибудь съедобное. Дальше я гуляла одна. Молодая листва берез золотилась и розовела в лучах низкого солнца, крупные чайки деловито ходили по песку…
Неожиданно из темнеющей глубины леса прямо ко мне медленно вышел Вилли. Он выглядел уже очень старым. Огромные лапы ступали по песку не слишком уверенно. Рыжая шерсть потускнела и свалялась в большие продолговатые колтуны, напоминавшие косички-дредды растаманов.
«Старина Вилли, ты жив! — искренне обрадовалась я. — А где же Полковник?» — Пес не ответил, но дружелюбно замахал пушистым хвостом, предлагая свою компанию для продолжения прогулки. Дальше мы пошли вместе. Я полагала, что на обратном пути Вилли снова свернет в лес и направится домой, но ошиблась. Вилли сопровождал меня до самого лагеря, возможно, привлеченный ароматами готовящегося на костре ужина. Видимо подслеповатый в прозрачных весенних сумерках, он вошел в лагерь вслед за мной и только тут увидал поднявшегося от костра черного пса. Опешивший от такого наглого вторжения чужака Ушан вздыбил загривок и зарычал. Растерянный Вилли прижался пушистым боком к моим ногам, явно ища поддержки. Ровесник Вилли, Уши тем не менее казался намного бодрее и здоровее старого чау.
— Вилли! — с чувством, напоминающим смятение, сказала я, зная, что старые собаки практически понимают человеческую речь. — Видишь ли, Вилли, Уши — это моя собака! Я не могу…
Вилли понял. С тяжелым вздохом он отошел от меня, уперся в землю толстыми, разъезжающимися задними лапами и обнажил сточенные клыки. Уши сделал несколько неуверенных шагов вперед. Он должен был прогнать из лагеря эту большую, похожую на медведя собаку. Чужак не уходит, значит надо драться. Но — видит собачий бог! — как же ему этого не хотелось!
Два старых пса стояли друг напротив друга. Уши, приподнявшись на артритных лапах и насторожив загривок, Вилли — полуприкрыв замутненные катарактой глаза и обречено прижав короткие уши.
Все в лагере были захвачены драматургией происходящего и достаточно бестолково и антропоморфно пытались воззвать к собачьему разуму.
— Уши, не трогай его. Хочешь булки?
— Помнишь, вы же дружили когда-то, играли вместе. Вспомни, Уши! Вспомни, Вилли!
— Вы же старые уже и последний раз видитесь! Ну что вам теперь делить?!
— Вилли, уходи домой! Где дом, Вилли? Иди туда, а то он тебя покусает!
— Уши, не надо драться, не надо, видишь же, какой он больной, — заклинал мой сын, пытаясь привлечь внимание нашего пса.
Но старые собаки явно видели только друг друга. И все, что для них происходило в эту минуту, происходило исключительно между ними двумя. Напряжение витало над поляной, колышась взад и вперед, словно дым от костра при смене ветра. Любопытные чайки столпились на берегу и почему-то напомнили мне футбольных болельщиков.
Вилли ждал. Уши рычал на одной ноте и не мог ни на что решиться. Тогда решение принял чау-чау. Он подошел к дереву на окраине лагеря и задрал лапу. Уши не шевелился. Пометив территорию, Вилли, опустив голову, пошел прочь. Уши, вздохнув с видимым облегчением, тут же приблизился к тому же дереву и тоже пометил его.
— Хорошо собакам! — непонятно пробормотал кто-то из моих приятелей-мужчин.
Вслед за Вилли Уши вышел на пляж. Чау-чау уходил в закатную тень, медленно переступая по холодному песку негнущимися лапами. Несколько раз он останавливался и оглядывался через плечо. Уши внимательно, не отрываясь, смотрел ему вслед. Он явно не жалел о несостоявшейся драке и больше не мечтал о победе над врагом. На его выразительной седой морде стыло странное, почти болезненно напряженное выражение.
— Может быть, они вспомнили? — тихо спросил стоявший рядом со мной друг. — Но тогда — что?…
Я молча кивнула. Никаких сомнений у меня не было. Если псы и вспомнили о чем-то в эту свою последнюю встречу, то только об одном. Огромные щенки — рыжий и черный — радостно играющие на золотом песке в зеленоватой кружевной пене прибоя…
