Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны
У нас накопилась такая куча «даров джунглей», что возвращение в кампонг потребовало титанических усилий. В конце концов, ко всеобщему удовольствию, мы решили проблему передвижения, связав три лодки в один плот. Мы с Тулонгом управляли этим неуклюжим сооружением, на котором было нагромождено основное снаряжение и клетка, полная свежевыловленной рыбы тарпа; Сипи и Ликад взяли другую лодку и собак. Мы мирно плыли по течению Сегамы, наконец-то направляясь каждый к своему родному дому. Хотя я здорово отощал и отчаянно нуждался в длительном отдыхе, но все же радовался тому, как все сложилось. Я отыскал совершенно неправдоподобное количество орангутанов и собрал уникальный материал за двести с лишним часов наблюдений.
Я открыл, что в отличие от других крупных и мелких обезьян орангутан — одинокий бродяга. Крупные размеры и относительная малоподвижность вынуждают его вести отшельнический образ жизни, потому что не многие деревья могут удовлетворить аппетит более чем одной обезьяны. Странствуя в одиночку или малыми семьями, оранги находят разбросанные по лесу плодовые деревья и извлекают из них максимальную пользу. А вот откуда они узнавали, в какое время года будут плодоносить те или иные деревья, — это оставалось тайной. Я подозревал, что все животные пользуются жизненным опытом старых самцов и узнают о местах для кормления по крикам этих патриархов. С другой стороны, эти громогласные угрозы могли служить только одной цели — держать на почтительном расстоянии других самцов, и это способствовало равномерному распределению популяции в лесу. Несомненно, оставалось еще множество неразрешенных загадок, и я был полон решимости вернуться как можно скорее и заняться их разрешением.
Часть II
Калимантан, 1969–1970
Глава 4
«Полумавас»
Дома, в Оксфорде, мне оставалось получить ученую степень по зоологии, но, как только я сдам последние экзамены, можно будет начинать подготовку к следующей экспедиции. Мне даже повезло — я получил or Королевского общества стипендию Леверхюльма, которая обеспечила мне еще год наблюдений за орангами в Улу-Сегама.
Целый год в джунглях — это вовсе не то, что временный выезд на три месяца, и в связи с этим возникали совсем другие проблемы. Я решил, что лагерь должен больше походить на дом, чем на обитель отшельника, закаляющего себя лишениями. Это было особенно важно потому, что я должен был прибыть туда незадолго до начала сезона зимних муссонных дождей, когда ливни и холод могут сделать работу в джунглях и тяжелой, и неприятной. Мой лагерь будет прочным и недоступным для тропических дождей, и я решил позволить себе еще и такие предметы роскоши, как походная кровать, противомоскитная сетка и радио, которое донесет до меня вести из внешнего мира. Я также настаивал на выделении средств на подвесной мотор — это значительно облегчит и ускорит наши поездки, особенно по рекам, вздувшимся от зимних ливней.
Ровно через год с того дня, когда я покинул Сегаму после первой своей экспедиции, я снова плыл вверх по реке. Новый сампан резво бежал вперед, подгоняемый небольшим мотором, и, так как Ликад и Тулонг не могли меня сопровождать, у меня были новые спутники: Пингас, молодой холостяк, и Бахат, опытный «речной волк» и отец семерых детей. Мое пребывание в Англии, как полузабытый сон, уже отходило на задний план, и мне стало казаться, что я отсюда и не уезжал.
Галечная отмель в устье реки Боле осталась точь-в-точь такой же, какой она мне запомнилась, но наш первый лагерь уже зарос высокой травой и густым кустарником. Несколько ночей мы провели на берегу, пока мои помощники расчищали участок для постоянного лагеря. Так как я собирался провести здесь долгое время, нужно было устроиться значительно выше уровня паводков. Бахат и Пингас принялись вырубать деревья на опушке леса, расчищая небольшой участок для трех жилых домиков. Бахат собирался привезти сюда жену с семейством, и это была неплохая мысль — наш лагерь станет больше похож на нормальный семейный дом. У нас тогда будет собственный «мини-кампонг» в дебрях Улу. Жена Бахата будет стирать одежду, готовить пищу и следить за порядком в лагере, когда мужчины отправятся на рыбалку или на охоту, а я уйду в лес к своим орангам. Новые палатки, которые я привез с собой, оказались не такими водонепроницаемыми, как мне хотелось бы, а у меня было довольно много дорогих и хрупких приборов, нуждавшихся в защите, так что пришлось послать Бахата обратно в город за листами рифленого железа. Через несколько дней он вернулся вместе со своей женой Шереван и пятью детьми. Он захватил и свою лодку, и обе лодки были нагружены листами железа.
Старший его сын, Дейнал, был слепой, но оказался могучим гребцом и мастером на все руки. Он работал очень охотно, собирал топливо, разводил костер, стирал, плел корзины и вырезал из дерева ручки для ножей. Его младшие братья, Шингит и Латиг, помогли Бахату соорудить крышу, охотно бегая за гвоздями, когда они были нужны. Двое малышей, совсем недавно научившиеся ходить, помогали матери на кухне или плескались и резвились в реке.
Как я в общем-то и ожидал, в первый месяц орангов было маловато. Я обнаружил только трех на северном берегу Сегамы и вторую тройку — на другом берегу. Не говоря уж о бурной радости, которая охватила меня, когда я вновь встретился с орангами после столь долгого отсутствия, в этой новой встрече самым захватывающим был момент, когда я вдруг понял, что вторая из встреченных мной групп не кто иные, как мои старые друзья Маргарет и Мидж! Мидж сильно подрос, но оставался тем же клоуном с пуговичными глазками, каким он мне запомнился, и Маргарет тоже выдали бы ее блестящие, пронзительные глаза, но в этом не было нужды — она встретила меня своими руладами «лорков», которых никто, кроме нее, не издавал.
К моему удивлению, сезон созревания плодов был совсем с похож на прошлогодний. Многие деревья, плодоносившие тогда, в этом году остались пустыми, а другие, совершенно бесплодные, теперь буквально ломились от плодов, так что вся земля под ними была усеяна кожурой. И не только отдельные деревья неожиданно начали плодоносить — я нашел новые и неизвестные мне виды. Поразительно, но плодов мангустанов, рамбутанов, лансиума и мата кучинга не было и в помине, а ведь они были излюбленной пищей орангов в прошлом году. Но если лес в каких-то отношениях и изменился, то в других оставался на удивление неизменным. Тропы, проложенные мной, отлично сохранились. Они совсем не заросли, и надломленные мной молодые деревца так и болтались с совершенно зелеными листьями. Те же упавшие деревья лежали среди лиственной лесной подстилки. От нашего лагеря не осталось никаких следов, но я разглядел почерневшие, еще покрытые листьями остатки гнезд орангов, которые они делали на моих глазах год назад. Но больше всего меня поразил толстый ствол сваленного железного дерева, на котором сохранились шрамы в тех местах, откуда кто-то вырубил широкие лопасти для весел. Щепки валялись на земле в том же порядке, как я их запомнил. Не веря своим глазам, я рассказал о находке Бахагу, а он ответил, что эти щепки пролежали там не один год, а больше двадцати лет. Бахат был одним из тех дусунов, которые бежали от японцев во время оккупации и скрывались в джунглях как раз в этих местах. Из этого самого дерева они вырубили себе весла. Щепки железного дерева были слишком тяжелы, поэтому их не смыли тропические ливни, и так плотны, что не поддались гниению в насыщенной влагой атмосфере. Дусуны умели выбрать отличную древесину для прочных и долговечных весел.
