Юрий Куранов - Избранное
Зина линейкой подцепила из кринки мягкий текучий жир и подошла к Федьке Ковырину. Федька сидел на парте и пытался обоими глазами смотреть на собственный нос, нос Федьки стремительно вздувался.
— Опусти хоть голову, путешественник, — сказала Зина, размазывая жир по ладоням.
Федька посмотрел на Зину круглыми заячьими глазами и опустил голову.
Наташа стояла возле окна спиной к ребятам и смотрела, как Анисья Викторовна играет на баяне.
Откуда-то появился Олег и принялся жиром растирать Еньке палец. Он растирал осторожно и плотно. Палец несколько раз кольнуло изнутри, потом по нему пошел жар.
— Хорошо еще отделался, — сказал Олег.
— А ты вообще отделался, — сказал Енька, — возле школы потоптался.
— Я ведь уже видел самолеты, — улыбнулся Олег. — Чего мне бегать. Я еще не такие видел, настоящие. Бомбардировщики.
— Ну и что же, — насупился Енька. — Зато ничего не знаешь.
— А чего мне надо знать?
— Чего? Зачем, например, самолет прилетел? Знаешь?
— Нет.
— Врача привез. Калину резать будут.
— Зачем же это? — удивился Олег.
— Значит, надо. Больна, значит. Я ее сегодня за деревней совсем встретил мертвую. Видно, тиф какой-нибудь. Говорят, по деревням тиф пошел.
— При тифе не режут. Может, у нее аппендицит.
— Может, и это. Только, видишь, без внимания не оставили. Врач из города прилетел. Митьке написать надо, чтобы знал он, как ее тут ухаживают.
Подошла Зина и тихо спросила:
— Калину?
— Ага.
— Жалко ее, красивая какая, — сказала Зина.
— При чем тут красивая, — сказал Енька. — Не от красоты же она заболела.
— Как Олегова бабушка недавно говорила: красивым на свете всем не везет, — сказала Зина.
— Вот тебе и не повезет, — сказал Енька.
— Какая я красивая, я другая.
Олег растирал Еньке палец и смотрел на Зину.
Вечером дядя Саша долго не возвращался с работы. Дед сидел злой и поигрывал вдоль стола костяшками пальцев. Бабушка лежала на печке. Олег смотрел в окно.
Под крышей потрескивали сосульки. Вставал напротив за Наташиным двором узкий месяц, пронзительно-алый. Месяц поднимался прямо из колодца, из-под висячей бадьи. Под месяцем заскрипели шаги. Показался дядя Саша.
Дед встал и вышел из дому. Олег видел, как дед под окнами быстро прошел к дяде Саше навстречу и ударил его кулаком в лицо. Дядя Саша опустил голову и что-то негромко сказал деду. Дед еще раз поднял руку, но не ударил, а плюнул в снег и выругался.
Бабушка слезла с печки, накинула длинный черный платок и тоже вышла. Они о чем-то долго разговаривали в сенях втроем. И Олег слышал, как дядя Саша все повторял:
— Честное слово. Честное слово, для чего мне врать…
4Наташа скакала верхом, высоко взмахивая руками, подпрыгивая в седле и задыхаясь от влажного теплого ветра. Она скакала вдоль свежей пашни, по которой деловито расхаживали грачи, от которой поднимался запах сырого хлеба, а дальше — за пашней — тянулись леса. Над серыми чащами еще не облиственных берез горизонтом шли облака. А конь шел высоко в небе, поверх облаков и навстречу им.
«Хоп!» — говорила Наташа, высоко подскакивая в седле и поправляя юбку. «Хоп», — говорила она. Конь отвечал ей, отвечал похрапывающим коротким звуком. И звук этот был похож на «хоп».
Конь шел по лужам, и брызги летели ему под брюхо. Брызги летели на растопыренные Наташины сапоги и грохотали по голенищам, как горох.
«Хоп!» — говорила Наташа.
Конь отвечал ей.
«Хоп!» — говорила Наташа.
Конь скакал поверх облаков, глядел на них сверху. А вдоль облаков тянулись в небе веселые ровные стаи гусей. А в стороне, вытягивая задние ноги, тащила плуг большая лошадь. За лошадью шел небольшой пахарь. «Э-эх!» — кричал он и, приседая, подхлестывал лошадь под брюхо. Потом пахарь остановился, посмотрел из-под руки на Наташу и окликнул.
Наташа привстала на стременах и помахала рукой. Она сняла свою красную косынку, еще привстала и помахала косынкой над головой.
— И-эх! — крикнул пахарь и дальше пошел за плугом. Наташа прямо через пашню шагом поехала к пахарю.
— Здорово, — сказала она.
— Здорово, — сказал пахарь.
— Пашется-пропашется, — сказала Наташа, соскакивая с коня.
— Пропашется-попляшется, — сказал голос Бедняги.
— Здравствуй, Бедняга, — сказала Наташа.
— Здравствуй, девица, — пропел Бедняга. — Поженишиться приехала? Мужичок-то твой, гляди, сколь вымахал. Аж земля, как пуп, лоснится. Таку бы ему силу в поясницу.
— Чего там поделалось? — сказал пахарь, подойдя поближе с плугом.
— Ничего. Экзамены ведь завтра. Билеты привезла.
— Думаешь, ему с билетиками пахать полегче станет, — сказал Бедняга, лежа на меже.
— Мне тут не до ваших билетиков, — сказал пахарь. — Мне бы сегодня клин домахать.
— Ты бы хоть глянул, Ень. Я же привезла их тебе, — Наташа полезла за борт своей вельветовой жакетки.
— Женушка-ряженушка, — сказал Бедняга, — беспокоится-печется.
— Ты бы хоть не молол языком, — сказала Наташа. — Взял бы да сам попахивал. А то лежишь, а Енька похлестывает.
— Не твое сопливое дело, — сказал Бедняга, — женушка-ряженушка.
— Ты знаешь, Ень, — и Наташа растерянно посмотрела на Еньку. — Я их, кажется, потеряла.
— Ты пошибче поищи, — сказал Бедняга. — Вон Енька пусть по пазухе поищет. Я-то очи отверну.
— Пойдем отсюда, — сказал Енька.
Он взял Наташиного коня под уздцы и повел в сторону по пашне.
— Какой этот Бедняга дурак, — сказала Наташа.
— Чего же ты, потеряла билеты? — сказал Енька.
— Ты знаешь, я сейчас быстро съезжу. Я прямо к Анисье Викторовне. Сама тебе и привезу.
— Чего же убиваться, — сказал Енька. — Я уж как-нибудь так.
— А вдруг не сдашь?
— Сдам. А не сдам — невелика беда. Осень на это есть.
— А осенью опять в поле будешь.
— Ну и наплевать, Не маленький я.
— Ишь какой большой.
— А чего?
— Каши мало ел.
— А ну, посмотрим.
Енька схватил Наташу за руку и начал выкручивать локоть за спину.
— Тяни, тяни! — крикнул Бедняга.
— Отпусти, — засмеялась Наташа.
— Не отпущу.
— Отпусти, а то уеду.
— Куда уедешь?
— Никуда. Отпусти.
— Не отпущу.
— Больно, Ень. Ну отпусти, дурной. Уеду ведь.
— Не уедешь.
Наташа с силой вырвала руку, забежала с другой стороны коня, схватилась за холку, подтянулась, животом навалилась коню на спину и села. Выехала на дорогу и заплясала на месте.
