Джон Мак-Киннон - По следам рыжей обезьяны
Каждый вечер Ликад и Тулонг отправлялись на поиски пищи, а я благодушествовал в лагере: писал свои заметки или трудился над малайским словарем. Однажды их не было даже час спустя после наступления темноты, и я уже собирался ужинать в одиночестве, как вдруг увидел внизу, у реки, движущийся факел. Через несколько минут появился Тулонг, запыхавшийся и очень взволнованный: они убили кабана. Он спал в глубокой луже, когда они набрели на него; Ликад держал в руках факел, а Тулонг всадил копье в ослепленное животное. В круге света от керосиновой лампы Тулонг весело трудился, потроша незадачливого кабанчика. Вскоре ломтики мяса шипели и румянились над огнем. Мы поджарили лучшие кусочки жирной кожи, насадив их на заостренные палочки, и съели, посыпая солью. Спору нет, мясо было отменное, да только оно оказалось мне малость не по зубам.
Завтракали мы снова у костра на берегу. Мяса должно было хватить на несколько дней. Внезапно в разгар нашей трапезы прямо из лесу за нашим лагерем донеслись те же самые гулкие стоны, которые мы слышали прошлым вечером. Я вскочил и помчался по направлению звука, но он затих раньше, чем я вошел в лес. Примерно в сотне ярдов от края леса я нашел свежее зеленое гнездо и кожуру только что ободранных рамбутанов и плодов дикого хлебного дерева. Мы с Тулонгом тщательно прочесали все джунгли в этом месте, но не нашли ни следа нашего певца. Но Ликад нашел его — он спал в развилке большого дерева, в каких-нибудь пятидесяти футах от нашего дома. Он все еще был там, когда мы с Тулонгом вернулись домой, измученные бесплодными поисками.
Гарольд оказался крупным самцом, темным, с фиолетовым отливом и совершенно голой спиной. Его щеки с двух сторон были украшены надутыми подвесами, и вид у него был очень свирепый и отталкивающий. Теперь я убедился, что эти долгие стоны испускал действительно самец орангутана. Он сидел и отдыхал больше часа, и мне удалось сделать несколько фотоснимков, несмотря на плохое освещение. Однако мне вскоре наскучило это ленивое животное, и я оставил его на попечение Ликада и Тулонга, а сам отправился дальше в лес на поиски остальных своих орангов.
Утро выдалось прекрасное: погода была хорошая, а пиявок стало меньше. Я начинал уже осваиваться в джунглях и умудрялся избегать почти всех предательских шипов ротана. Небольшое семейство кабанов выскочило прямо на меня и тут же с хрюканьем ретировалось, держась в хвост друг другу. А вот орангов было не видно и не слышно. К полудню я вернулся в лагерь и собирался понаблюдать за Гарольдом, но мои помощники потеряли его из виду. Ликад показал, в каком месте он спустился на землю и углубился в непролазную чащобу над ручьем. Это был довольно странный выбор пути для оранга, но обнаружить его следы больше нигде не удалось.
Разразился проливной дождь, и все мы остались под надежным и уютным кровом нашей хижины. Ливень продолжался всю ночь напролет, и, проснувшись поутру, я с ужасом обнаружил, что мы находимся от реки не в сотне ярдов, как раньше, а всего в нескольких футах и что лодка качается на воде буквально под нашим домом. Бывшая отмель превратилась в яростно бурлящее море, покрытое вздыбленными бурыми волнами, по которым метались стволы плавника. Костра и вкуснейшего кабана не было и в помине, и нашему новому дому тоже, судя по всему, грозил потоп, если река не перестанет подниматься. Но я оставил все домашние дела на своих спутников, а сам отправился искать Гарольда.
Отыскать большого самца оказалось очень трудно. В следующие несколько дней я не раз слышал его крик. Он медленно двигался вверх по реке Тингги, но, когда я засекал по компасу направление и шел следом за ним, он всегда от меня ускользал. Только через четыре дня удалось наконец выследить его на высоком фиговом дереве. Гарольд сразу же заметил меня, но страха не показал. Он с увлечением поедал плоды, которые здесь называют «мата кучинг» (кошачий глаз)[7]. Земля под ним была усеяна кожурой и косточками нескольких сот плодов, так что он, видимо, находился здесь уже давно. Я заметил, что он как-то странно держит пальцы, но только когда он наконец стал слезать с дерева, я увидел, что они совершенно неподвижны. Указательный палец на левой руке и два пальца на правой торчали, как палочки, в то время как остальные были согнуты, однако его движениям это, видимо, вовсе не мешало.
Увидев, что он направляется прямехонько ко мне, я слегка забеспокоился. Над моей головой нависала толстая лиана, перекинутая с дерева на дерево, и по этому лесному канату он и двигался. Перехватываясь руками, он передвигался мощными бросками, которым позавидовал бы любой акробат, убираться с его пути было уже поздно, поэтому я просто присел и затаился. Его болтающиеся ноги были, наверно, всего в метре над моей головой, но он не удостоил меня своим вниманием и проследовал прямо надо мной. Весь вечер он кормился на другом мата кучинге, а потом тихо устроился на отдых надо мной на склоне холма. Где-то вдали с громким треском обрушилось дерево. Возмущенный Гарольд приподнялся на всех лапах, повернулся в сторону нарушителя тишины и раздул свой горловой мешок с громким, низким, клокочущим звуком. Постепенно эти звуки переросли в те оглушительные вопли, которые я так часто слышал. Достигнув апогея, стоны постепенно превратились в прежнее бормотание. Я наблюдал это великолепное представление с величайшим интересом, но пора было отправляться на поиски ночного убежища.
Я взобрался на холм к Гребню-Подкове. Единственным ровным местом оказался круг, расчищенный фазаном аргусом для своих танцев; на этой-то танцевальной площадке я и устроил ночлег. Смазывая лицо жидкостью от комаров, я слышал, как по долине разносятся протяжные вопли Гарольда.
Меня разбудил сильный треск деревьев внизу, возле ручья. Такой тарарам могли поднять только слоны, и я внезапно почувствовал всю свою беззащитность. Оказывается, я разлегся на самом виду, прямо на пути у любого животного, которому вздумалось бы подняться на холм. Пришлось поспешно собрать пожитки и при свете крохотного фонарика двинуться на поиски более надежного ночлега. Склон холма был настолько крут, что слоны вряд ли могли туда взобраться, поэтому я и устроился там у подножия небольшого дерева. А чтобы не скатиться с крутого склона во сне, я оседлал дерево и лег головой вверх по склону. Но не успел я уснуть, как почувствовал, что кто-то толкает меня в ногу. Я брыкнул ногой и обнаружил нечто пугающе крупное. Животное оглушительно всхрапнуло и зашуршало прочь с каким-то не поддающимся описанию звуком, напоминающим трещотку. Я поспешно нашарил свой фонарик и в его тусклом лучике увидел, что в нескольких ярдах от меня громко фыркает огромный дикобраз. Сердито ощетинившись, зверь двинулся прямо на меня. Было ясно, что он не намерен сворачивать со своей натоптанной тропы только потому, что какой-то идиот разлегся на дороге. Я не захотел вступать с ним в прения по этому вопросу и торопливо отскочил в сторону, а он протопал мимо.
