Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв
– Разве плохо опять оказаться в своей спаленке? – попыталась она успокоить сестренку. – Или ходить в школу вместе с подружками?..
Но Алексис решительно помотала головой, а потом воззрилась на сестру печальными глазами.
– Там не будет мамы.
Это правда, и все они эту правду знали, хотя в глубине души Эдвина все равно по-детски надеялась, что родители ждут ее дома, и вместе с ними Чарлз. Что все это жестокая шутка, потому что такого просто не могло случиться. Но Алексис оказалась мудрее, отказываясь от родного дома, чтобы не смотреть в лицо жестокой действительности.
– Да, не будет. И папы тоже. Но мы всегда будем их помнить. Они все – мама, папа, Чарлз – будут жить в наших сердцах. А когда окажемся дома, мы будем ближе к маме, чем здесь. Дом на Калифорния-стрит был словно частью мамы, ведь она столько трудилась, чтобы сделать его красивым и уютным. А сад, который цвел как по волшебству? Разве ты не хочешь взглянуть на розы в мамином тайном уголке? – Но Алексис лишь качала головой, в немом отчаянии обвивая руками шею Эдвины. – Не бойся, милая… не бойся… я с тобой… я всегда буду с тобой…
Обнимая сестру, Эдвина знала, что никогда не оставит своих братьев и сестер. Ей вспомнились слова мамы о том, как она любит их всех. Засыпая, она думала: а ведь это правда! Мама так любила ее! И не будет в ее жизни любви сильнее, чем любовь к этим детям. Уже в полусне она видела лица мамы, отца и Чарлза, и горькие слезы капали на подушку, на которой покоилась головка Алексис.
Глава 8
Уинфилды покинули Нью-Йорк 26 апреля, дождливым утром пятницы, через одиннадцать дней после гибели «Титаника». Машина доставила их из отеля «Ритц-Карлтон» на вокзал, и шофер помог Эдвине сдать багаж. Чемоданов было мало – они везли только то, что она купила для детей в Нью-Йорке. Игрушки и подарки неведомых доброжелателей были давно упакованы и отправлены багажом.
Оставалось только доехать до дому и научиться жить без родителей. Собственно, для малышей мало что изменилось, но Филипп чувствовал, что теперь в ответе за все, – непросто для юноши, которому нет и семнадцати! Джордж тоже стал другим. Эдвина перестала попустительствовать его диким выходкам, и он несколько присмирел, тем более что очень ей сочувствовал. На нее свалилась забота о младших детях, и она буквально не спускала их с рук. Фанни вечно плакала, Тедди нужно было все время переодевать, а Алексис если не цеплялась за ее юбки, то пряталась в дальнем углу или за шторами. Ей бы десять рук, чтобы со всем справляться! И Джордж, который не утратил любви к проделкам, не осмеливался развлекаться за счет старшей сестры.
Мальчики проявляли просто ангельское послушание, помогая Эдвине сесть в поезд и устроить младших детей. Эдвина взяла два смежных купе. После того как им трое суток пришлось спать на матрасах на палубе «Карпатии», никто не думал жаловаться на неудобства путешествия поездом. Нужно было радоваться – они в тепле и безопасности и едут домой! Поезд медленно отошел от платформы, и Эдвина почувствовала, как гора свалилась с плеч. Они снова едут домой, в родной город, где им не грозят никакие беды! По крайней мере, она на это надеялась. Странно! Она была так поглощена заботами, что у нее не оставалось времени на воспоминания. Но бывало – как тогда, ночью, рядом с Алексис или Фанни, – она могла думать лишь о Чарлзе: о последних поцелуях, прикосновениях руки… об их последнем вальсе… о том, каким веселым он был тогда, на «Титанике». Это был очень привлекательный, воспитанный и добрый молодой человек, из которого получился бы прекрасный муж. Но какая теперь разница? Она продолжала терзать себя воспоминаниями, и ей казалось, что сейчас, в поезде, она слышит, как быстрые колеса выстукивают по рельсам: «Чарлз… Чарлз… Чарлз… я люблю тебя… люблю тебя… люблю…» Ей хотелось кричать, когда она воображала, что слышит его голос. Наконец она закрыла глаза, чтобы не видеть лица, которое казалось ей таким живым в темноте. Эдвина знала, что никогда его не забудет, и завидовала родителям, которые оставались вместе до самого конца. Может, было бы лучше пойти ко дну вместе с Чарлзом? Тут она заставляла себя снова вспомнить о детях.
Пересекая Штаты, Эдвина читала газеты: везде «Титаник» был новостью номер один. Продолжались слушания в подкомитете сената. Перед отъездом из Нью-Йорка Эдвина выступила там с кратким сообщением, и хотя ужасно волновалась: на нее нахлынули тяжелые воспоминания, – ответить на их вопросы сочла своим долгом. По предварительному заключению подкомитета, «Титаник» затонул, получив пробоину длиной триста футов в правом борту. Казалось бы, какое это теперь имеет значение? Однако люди хотели знать правду, и нужно было установить причину катастрофы. Как будто от этого кому-нибудь стало бы легче! Эдвина знала точно – мертвых не вернешь. Подумать только, сколько людей расстались с жизнью! Всеобщее возмущение вызвал тот факт, что шлюпок не хватило на всех пассажиров. Члены комитета расспрашивали Эдвину и о действиях команды, и о том, как вели себя люди в шлюпках. А какой гнев вызвало сообщение, что никто не объяснил пассажирам, как пользоваться шлюпками, и даже команда не знала своих обязанностей. И самое отвратительное – шлюпки спускались на воду не до конца заполненными, но сидевшие в них отказывались брать на борт тех, кто барахтался в воде, из страха опрокинуться! Это происшествие непременно войдет в историю как вопиющая трагедия гигантского масштаба. Дача показаний совершенно опустошила Эдвину, но отнюдь не облегчила ее страданий. Людей, которых она любила, больше нет, и их не вернуть. Разговоры на эту тему становились для нее все более мучительными. И уж совсем невыносимо было читать в газетах, что уже найдены тела трехсот двадцати восьми погибших, но Эдвина еще до отъезда из Нью-Йорка знала, что среди них нет ни отца, ни матери, ни Чарлза.
Она получила трогательную телеграмму из Лондона, от родителей Чарлза. Выражая соболезнования, Фицджеральды заверяли Эдвину, что в их сердце она всегда будет оставаться любимой дочерью. Как странно! Отчего-то эта телеграмма заставила ее вспомнить про свадебную фату, которую леди Фицджеральд должна была привезти в августе. Что теперь будет с этой фатой? Кто ее наденет? Да какое ей теперь до этого дело… У нее нет права думать о пустяках, напомнила себе Эдвина. Свадебная фата лишилась для нее всякого смысла. Ночью в поезде она лежала без сна, устремив в окно невидящий взор. Перчатки Чарлза, которые он бросил ей перед посадкой в шлюпку и которые потом согревали ей руки, по-прежнему лежали в чемодане, но она не могла заставить себя даже взглянуть на них. Один их вид разбивал Эдвине сердце, хоть они и были ей дороже всего.
Она лежала без сна и в то последнее утро в поезде, когда на фоне утреннего неба вдруг встали высокие очертания Скалистых гор, расцвеченные розовыми сполохами зари, и впервые за две недели ей стало немного легче. Каждодневные обязанности не оставляли Эдвине времени на размышления о собственном самочувствии, но сейчас она поспешила всех разбудить, чтобы они могли полюбоваться чудесными горными видами.
– Мы уже дома? – спросила Фанни, широко раскрыв глаза. Ей не терпелось поскорее вернуться домой, и она уже раз сто сообщила Эдвине, что больше никогда никуда не поедет и что первым делом испечет мамин шоколадный торт.
Кейт часто баловала детей и пекла что-нибудь сладкое. Эдвина обещала, что поможет сестре. Джордж сразу же заявил, что не пойдет в школу, потому что после такого потрясения, которое он пережил, необходимо как следует отдохнуть, прежде чем приступать к школьным занятиям. К счастью, Эдвина видела брата насквозь, поэтому на уловку не поддалась. Школьные дела очень беспокоили и Филиппа. Ему остался всего год учебы, а потом – Восточное побережье, Гарвард, где учился их отец. Сбудутся ли теперь его мечты? Ведь все изменилось. Сможет ли он учиться хотя бы в колледже? Уже в поезде Филипп терзался чувством вины: они пережили такую потерю, а он думает лишь о себе!
