Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв
Джордж только пожал плечами, бросив карту и разозлив тем самым старшего брата. Филипп оглянулся на Эдвину, которая застыла в благоговении.
– Точно не знаю… Там везде карточки. Кажется, в основном от здешних, из отеля. Что-то прислали из «Нью-Йорк таймс», еще вроде из «Белой звезды». Не знаю… кажется, это все в подарок.
Дети были в восторге, разрывая подарочные обертки. Даже Алексис подняла голову и радостно улыбнулась сестре. Это было как день рождения, который они так и не отпраздновали, даже лучше: как десять дней рождения и заодно Рождество.
Эдвина ходила по комнате, не веря собственным глазам. Тедди сидел на лошадке и радостно махал ей рукой.
– Что мы будем делать с такой горой игрушек?
– Заберем домой, разумеется, – рассеянно отозвался Джордж.
– Все купила, что хотела? – поинтересовался Филипп, когда Эдвина попыталась хоть немного привести комнату в порядок и разложить одежду отдельными стопками в зависимости от того, кому она предназначалась. Филипп же, взглянув на сестру, вдруг нахмурился. – Мне не очень нравится твое платье. Какое-то оно старушечье, не находишь?
– Наверное, – спокойно ответила Эдвина, пожав плечами. Вполне подходящее платье. Сейчас она сама себе казалась старой, да и вернется ли к ней когда-нибудь задор молодости? – В тех двух магазинах, что я посетила, был очень небогатый выбор черных платьев.
Эдвине, высокой и тоненькой как тростинка, всегда было нелегко найти то, что нужно. Мама тоже испытывала подобные затруднения, они даже иногда менялись платьями. Но больше этого не будет. Они никогда ничего не смогут предложить друг другу – ни любви, ни душевной теплоты, ни улыбки. Все кончено! Закончилась и беспечная жизнь Эдвины.
Взглянув на сестру еще раз, Филипп вдруг понял, отчего она в черном. Как он не подумал об этом сразу? Может, им с Джорджем тоже следует надеть черные галстуки и траурные повязки? Они носили такие, когда умерла их бабушка, а потом и дедушка. Мама говорила, что это дань традиции, зато папа считал глупостью. Ах да, как он мог забыть?
– Мы получили телеграмму от тети Лиз и дяди Руперта.
– О господи! – Эдвина нахмурилась. – Я хотела телеграфировать им сегодня утром, да забыла – поход к доктору и все такое. Где телеграмма?
Филипп указал на стол. Она взяла телеграмму и со вздохом села на диван. Не таких новостей она ожидала, но понимала, что намерения у них были самые добрые. Через два дня дядя Руперт собирался посадить супругу на «Олимпик»; им следовало дождаться ее в Нью-Йорке, с тем чтобы плыть вместе с ней обратно в Англию. Эдвина чувствовала, как сжимается сердце. Ей было ужасно жаль тетю, вынужденную садиться на корабль, ведь бедняжка так страдала от морской болезни! Кроме того, Эдвине становилось дурно при одной мысли, что придется снова пересекать океан. Она знала: покуда жива, ноги ее не будет на палубе парохода! Ей вовек не забыть, как торчала из воды корма «Титаника», закрывая полнеба, когда они смотрели на нее из шлюпок.
В тот же вечер она отправила им ответную телеграмму, в которой умоляла тетю Лиз оставаться дома, потому что они возвращаются в Сан-Франциско, но утром пришло новое сообщение.
«Никаких возражений. Вы вернетесь в Англию с тетей Элизабет. Достаточно. Опечален сложившимися обстоятельствами. Держитесь. До скорой встречи. Руперт Хикам».
От перспективы вернуться в Хавермур Эдвину аж передернуло.
– Неужели нам придется там жить? – Джордж смотрел на сестру, не скрывая ужаса.
Фанни и вовсе заплакала. Она всегда там мерзла, бедняжка, да и еда тамошняя казалась ей отвратительной.
– Мне тоже было холодно. Так что хватит плакать, глупенький цыпленок. Если мы куда и поедем, так это домой. Всем ясно?
Пять голов согласно кивнули, и пять серьезных лиц воззрились на старшую сестру в надежде, что она не пошутила. Вот только как убедить дядю Руперта? Эдвина немедленно дала ему ответ. Два дня продолжался обмен сердитыми телеграммами, и все закончилось тем, что тетя Лиз свалилась с жестоким гриппом, отчего приезд в Америку пришлось отложить. В наступившем затишье Эдвина выразилась более чем ясно, отправив Руперту Хикаму телеграмму:
«Приезжать в Нью-Йорк нет необходимости. Мы едем домой в Сан-Франциско. Предстоит множество дел, но мы справимся. Приезжайте в гости. Будем дома в начале мая. С любовью к вам и тете Лиз, Эдвина».
Только этого не хватало – плыть в Англию и жить с тетей Лиз и дядей Рупертом! Эдвина ни на минуту не допускала такой мысли.
– А они точно не приедут в Сан-Франциско, чтобы нас забрать? – Джордж сделал огромные глаза, и Эдвина улыбнулась. Как же дядя Руперт их напугал!
– Нет, конечно. Они же не похитители, в конце концов, а наши родственники и желают нам добра. Полагаю, мы сумеем сами устроить нашу жизнь в Сан-Франциско.
Смелое заявление! Эдвине еще предстоит доказать, что она справится, но она была полна решимости. Все эти годы газета преуспевала благодаря мудрому руководству отца. Кроме того, он умел выбирать сотрудников. Значит, дело пойдет по накатанному и дальше, когда Бертрам Уинфилд не будет стоять у руля… Отец часто говорил, что никто и не заметит, если с ним что-то случится. Им предстояло проверить справедливость его слов, потому что Эдвина не имела намерения продавать газету. Им нужен доход – а предприятие отца вполне процветало, пусть и не приносило таких денег, как «Нью-Йорк таймс» или другие по-настоящему важные газеты. Деньги понадобятся, если они хотят выжить и по-прежнему содержать свой дом в Сан-Франциско. И ни Руперт, ни Лиз, ни кто другой не уговорят ее продать газету, дом и хоть что-то из родительского имущества. Эдвине не терпелось поскорее вернуться домой, чтобы убедиться, что там все в порядке и никто не предпринял шагов, которые могли бы затронуть ее интересы и которые она бы не одобрила. Она решила ехать домой – значит, они поедут. Эдвина не знала, что Руперт уже строит планы, как бы убедить ее закрыть дом и выставить на продажу. Он считал, что детям не стоит возвращаться в Сан-Франциско, по крайней мере надолго, но не предусмотрел решимости племянницы жены сохранить семью и жить дома, в родном городе.
Уинфилды прожили целую неделю в Нью-Йорке: подолгу гуляли в парке, еще раз нанесли визит доктору и порадовались обнадеживающему заключению о здоровье Тедди и Фанни. Обедали в «Плазе» и опять ходили за покупками, потому что Джордж заявил, что до смерти замерзнет в куртке, которую ему купила Эдвина. Настало время мало-помалу возвращаться к жизни, но в тишине ночей бедные сироты до сих пор не знали покоя, терзаемые печальными мыслями, страхами и снами о корабле, который стал причиной их горя. У Алексис продолжались кошмары, и Эдвина укладывала ее спать к себе, а кровать Фанни придвигала поближе к собственной. Тедди спал в кроватке неподалеку.
В последний вечер в отеле они пообедали в номере, а потом долго сидели, болтали и играли в карты. Джордж временами смешил всех, с удивительной точностью изображая дядю Руперта.
– Ты к нему несправедлив, – попыталась укорить его Эдвина, хотя тоже не удержалась от смеха. – У бедняги подагра, а намерения самые добрые.
Но что поделаешь, если Руперт действительно был смешон, отчего и сделался легкой мишенью для язвительных острот Джорджа? Только Алексис не смеялась вместе со всеми и вообще не улыбалась, все больше погружаясь в себя, молча оплакивая родителей.
– Я не хочу домой, – тихо сказала она Эдвине однажды поздно вечером, когда они уже легли в теплую постель, а остальные и вовсе мирно посапывали.
– Почему? – удивилась Эдвина, но Алексис лишь покачала головой, глаза ее наполнились слезами, и она уткнулась в плечо старшей сестры. – Ты чего-то боишься, милая? Больше не случится ничего плохого…
Действительно, что могло быть хуже, чем потерять обоих родителей на этом проклятом «Титанике»? Случалось, Эдвина даже жалела, что не погибла. Жить дальше без родителей и Чарлза? У нее почти не оставалось времени, чтобы подумать о любимом, оплакать его, перебрать в памяти счастливые минуты, которые провели вместе. К тому же, у Эдвины разрывалось сердце, когда она вспоминала жениха, она едва не умирала от горя. Хорошо, что рядом были малыши. Ради них ей приходилось брать себя в руки. Следовало думать только о них и ни о ком более.
