Рафаэль Сабатини - Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник)
Слушая Марзака, паша сжимал кулаки, пока ногти не вонзились в ладони. Каждое слово сына было подобно удару плети по обнаженной душе Асада. Он понимал, что ему нечего возразить, и едва ли не впервые в жизни чувствовал себя пристыженным и униженным. Тем не менее упреки не охладили безумную страсть Асада и не заставили его отступить от принятого решения. Прежде чем он успел ответить, на трапе выросла высокая воинственная фигура Бискайна.
– Ну что? – нетерпеливо спросил его Асад, радуясь возможности сменить тему.
Бискайн потупился, что весьма красноречиво свидетельствовало о характере принесенных им вестей.
– Ты поручил мне трудную задачу, – ответил он. – Я сделал все, что мог, но не сумел выяснить ничего определенного. Одно я знаю наверняка, господин мой: Сакр-аль-Бар поступит весьма безрассудно, если решится поднять против тебя оружие. По крайней мере, таков мой вывод из того, что я видел.
– И это все? – спросил Асад. – А если я сам выступлю против него и попробую одним ударом разрубить этот узел?
Бискайн не спешил с ответом.
– Надо думать, Аллах соблаговолит послать тебе победу, – наконец ответил он.
Паша понимал, что слова Бискайна продиктованы уважением, и отнюдь не обманывался в их истинном смысле.
– Но с твоей стороны, – добавил Бискайн, – первый шаг был бы так же безрассуден, как и с его.
– Я вижу, – проговорил Асад, – силы соотносятся так, что ни ему, ни мне не следует испытывать судьбу.
– Ты сказал.
– Значит, теперь тебе ясно, как надо действовать! – обрадовался Марзак, воспользовавшись удобным случаем возобновить уговоры. – Прими его условия и…
– Всему свое время, – нетерпеливо перебил его Асад. – Каждый час расписан в Книге судеб. Я подумаю.
Прохаживаясь по шкафуту, Сакр-аль-Бар внимательно слушал Виджителло, чьи слова мало чем отличались от слов Бискайна, обращенных к паше.
– Не берусь судить, – говорил итальянец, – но я почти уверен, что ни тебе, ни Асаду не следует делать первый шаг. Это было бы одинаково опрометчиво.
– Ты хочешь сказать, что наши силы равны?
– Боюсь, численный перевес будет в пользу Асада. Ни один по-настоящему благочестивый мусульманин не выступит против паши – представителя Врат Совершенства. Сама религия обязывает их хранить ему верность. Хотя… они привыкли повиноваться каждому твоему слову, так что со стороны Асада было бы неосторожно подвергать их такому испытанию.
– Да, это убедительный довод, – согласился Сакр-аль-Бар. – Я так и думал.
На этом он расстался с Виджителло и в глубокой задумчивости медленно возвратился на ют. Он надеялся – и то была последняя надежда, – что Асад все же примет его предложение. Ради этого он готов был пожертвовать жизнью, так как знал, какую цену впоследствии спросит с него паша за унижение. Но он не мог снова начать разговор и тем самым выдать свои опасения. Оставалось набраться терпения и ждать. Если Асад будет упорствовать и боязнь мятежа не заставит его отступить, то исчезнет последняя возможность спасти Розамунду. Мятеж был бы слишком отчаянным шагом, и Сакр-аль-Бар не отваживался на него. Шансов на победу почти нет, зато поражение отнимет последнюю надежду. Чтобы и дальше пользоваться неприкосновенностью, необходима взаимная уверенность в том, что ни одна из сторон первой не призовет своих людей к оружию. Кроме того, Асад может в любую минуту отдать приказ возвращаться в Берберию. Итак, действовать надо до того, как они нападут на «испанца». Сакр-аль-Бар питал слабую надежду, что в сражении – если, конечно, испанцы примут его – может представиться случай выбраться из тупика.
Сакр-аль-Бар в буквальном смысле слова шел по лезвию меча.
Корсар провел ночь под звездами, лежа на голых досках у входа в каюту. Таким образом, он даже во сне охранял ее. Его самого оберегали верные нубийцы, по-прежнему стоявшие на страже. Он проснулся, когда на востоке забрезжил рассвет, и, бесшумно отпустив утомленных рабов, остался один. Под навесом у правого фальшборта спали паша и его сын; неподалеку от них храпел Бискайн.
Глава 19
Мятежники
Утром, когда на борту галеаса началось вялое, неторопливое движение, какое можно наблюдать в часы, когда команда томится ожиданием и вынужденным бездействием, Сакр-аль-Бар отправился к Розамунде.
Он нашел ее отдохнувшей и посвежевшей и поспешил сообщить, что все идет хорошо, стремясь вселить в нее надежду, которой сам отнюдь не испытывал. В оказанном корсару приеме не было знаков дружеского расположения, но не было и враждебности. Когда он еще раз сказал о своем намерении во что бы то ни стало спасти ее, Розамунда не испытала благодарности, ибо видела в этом далеко не полное возмещение за перенесенное ею. Однако теперь она держалась без вчерашнего презрительного равнодушия.
Несколько часов спустя Сакр-аль-Бар снова зашел в каюту. Был полдень, и нубийцы стояли на посту. На этот раз новостей у него не было, кроме той, что дозорный с вершины холма заметил судно, которое приближалось к острову с запада, подгоняемое легким бризом. Но испанский корабль пока не появился. Сакр-аль-Бар признался, что Асад отверг предложение высадить ее на побережье Франции, и, заметив в глазах Розамунды тревогу, постарался уверить ее, что он начеку и не упустит случая, что выход обязательно найдется.
– А если случая не представится? – спросила Розамунда.
– Тогда я создам его, – беззаботно ответил он. – Я так часто этим занимался, что было бы странно, если бы мне не удалось чего-нибудь придумать в самый важный момент своей жизни.
Упомянув про свою жизнь, Сакр-аль-Бар нечаянно дал Розамунде повод, которым она не преминула воспользоваться.
– А как вам удалось стать тем, кем вы стали? – спросила она и, боясь, что ее вопрос будет истолкован превратно, поспешила уточнить: – Я хочу спросить, как вам удалось стать предводителем корсаров?
– Это долгая история, – сказал Сакр-аль-Бар, с грустью глядя в ее глаза. – Она утомит вас.
– О нет. – Розамунда покачала головой. – Вы не утомите меня. Возможно, мне не представится другого случая познакомиться с ней.
– Вы желаете познакомиться с моей историей, чтобы вынести свой приговор?
– Быть может.
Сакр-аль-Бар, опустив голову, в волнении прошелся по каюте. Надо ли говорить, как жаждал он исполнить желание Розамунды! Ведь если поговорка: все узнать – значит все простить – не лжет, то в отношении Оливера Тресиллиана она должна быть вдвойне справедлива.
Расхаживая по каюте, он поведал Розамунде о своих злоключениях, начиная с того дня, когда его приковали к веслу на испанской галере, и кончая тем часом, когда, находясь на борту испанского судна, захваченного у мыса Спартель, он решил поплыть в Англию и рассчитаться с братом. Он говорил просто, не вдаваясь в излишние подробности, но и не опуская ничего из событий, случайностей и стечений обстоятельств, сделавших из него то, чем он стал. Его рассказ тронул Розамунду, и, как она ни старалась, ей не удалось сдержать слез.
