ТОМ ШЕРВУД - Серые братья
Башмачник, протерев рукавом верстачок, осмотрелся. В поле взгляда - никого, кто мог бы оказаться его клиентом. Он достал кусок парусины с налепленным на одной стороне комом чёрной смолы, тонкую конопляную верёвочку, и принялся натирать эту верёвочку смолой, превращая её в сапожную дратву. В его ящике было много мотков дратвы, но что сидеть без дела? Руки работают сами по себе - смолят каболку, глаза - сами: высматривают кого-нибудь с отвалившейся и хлопающей при каждом шаге подошвой.
Он сидел третий час без какого-либо, даже малого заказа, но не унывал: иногда так бывает. Полдня просидишь, но потом вдруг - один за другим…
Отвлёк его внимание медленно идущий вдали, по набережной, человек в чёрном. Башмачник видел, как люди торопливо склоняются перед ним в глубоких поклонах и, едва оказавшись за его спиной, стремительно исчезают, - прячутся в проулки и подворотни. Неприятный холодок прошёл по спине у башмачника, когда он угадал в приближающемся человеке юного инквизитора. Бояться, разумеется, было нечего, - и он, башмачник, и семья его - образцовые прихожане. Место на пристани у него законное, бумага от магистрата приятно шуршит за нагрудником. Налоги уплачены. И, не чувствуя за собой ничего предосудительного, башмачник не отводил глаз, наблюдал, как стремительно тает человеческий муравейник на пути молчаливого инквизитора.
И, когда инквизитор приблизился, башмачник увидел, почувствовал, понял, что этот юный служитель церкви до сердцевины костей пропитывается удовольствием, жгучей радостью от осознания собственного величия. Силы. Власти. Юноша в чёрном знал, что поспешно прячутся за его спиной люди, бегут на соседние улицы в немом страхе, и что каждый из них, без исключения каждый, выполнит приказание инквизитора, каким бы причудливым оно не оказалось.
Человек в чёрном дошёл до башмачника и остановился. Мастер, торопливо привстав, поклонился - но не спешил ни спрятать взгляд, ни убраться проворно куда-то в сторонку. Он был честен, открыт и понятен, и присутствие на пристани и его, и его большого ящика было законным. Но инквизитор с неподвижным лицом стоял и смотрел на него, и башмачник, снова привстав, ещё раз поклонился, но инквизитор всё смотрел и смотрел. Наконец, растерявшись, башмачник выбрался из-за своего ящика, встал на колени и поклонился глубоко, до земли. И, едва только он выпрямился после поклона, взгляд его наткнулся на протянутый в его сторону тонкий, чёрного дерева жезл с венчающим его вершинку белым крестиком, - прямым, ровненьким, неотвратимым.
– Вадэ мэкум! - сказал инквизитор.
И, повернувшись, пошёл в извилистый переулок. Башмачник не очень хорошо знал латынь, но самые общие фразы ему были известны. (Как не заучить их тому, кто исправно, день в день посещает церковную службу!)
Ничего поделать было нельзя. Бледный башмачник трясущимися руками собрал ящик, взвалил его на плечо и торопливо засеменил за удаляющимся инквизитором и за брошенными им короткими, равнодушными, чудовищными словами* (* Vade mekum (лат.) - следуй за мной.).
СЛЕДСТВИЕ
Когда пришли в присутственный холл трибунала, башмачник был мокрым от пота. Тяжёлый ящик натёр плечо. Инквизитор, не обратив и тени внимания на пришедшего с ним, скрылся в дверях, ведущих в сам трибунал. А к башмачнику приблизился привратный служащий трибунала и молча указал ему на скамью. Поставив ящик у ног, башмачник сел на узкую, жёсткую доску и принялся ждать.
Минул час. Второй. Третий. На улице, за дверями отшумели шаги спешащих на обед торговых клерков - и их же, медленно возвратившихся в свои конторки. О пришедшем как будто забыли. Он сидел, не решаясь встать и походить, чтобы размять задеревеневшее тело. О том, чтобы спросить - что будет с ним, а тем более - отправиться домой - не могло быть и речи.
Прошло ещё два часа. Башмачник с тоской думал о том, как принесли ему сегодня деньги за ботфорты, и искали его, чтобы отдать - и не нашли. И отбыли обратно с деньгами. Придётся разыскивать теперь заказчика, тратить время.
Когда минула полночь, сидящий на узенькой лавке человек принялся себя утешать. Он тихо шептал себе о том, как хорошо, например, то, что он, щадя покой жены и детей, спал время от времени в чулане. Пусть она думает, что и сегодня он сделал так, пусть не беспокоится. Завтра он придёт и всё ей расскажет. Ведь к утру-то его должны отпустить!
Утро покрасило серым окна и стену напротив. На стене, над дверями, ведущими в трибунал, висела мраморная доска с врезанными в неё медными буквами: «Si ferrum non sanat, ignis sanat».
– Си феррум нон санат, игнис санат, - проговорил он вполголоса. - Что это?
Он спрашивал не у привратника, который был далеко и, кажется, незаметно дремал. Он вообще ни у кого не спрашивал, но ответ ему дали.
– «Что не излечивает железо - излечивает огонь».
Башмачник вздрогнул. Возле него стоял молодой инквизитор. Он вышел откуда-то из-за спины, а вовсе не из двери трибунала. «Тут, значит, много тайных ходов?» Но повёл он башмачника именно в эту дверь. «Игнис санат…»
Шли по длинному петляющему коридору и по ступеням, всё ниже и ниже. Идти было легко: ящик остался наверху, в присутственном холле. Он испытывал даже радость - и от того, что можно размять закоченевшее тело, и от того, что наконец-то всё выяснится.
Радость была недолгой. Они приблизились к невысокой, дубовой, окрашенной в синий цвет двери, когда дверь эта распахнулась и навстречу вывалился… палач. Мокрый от пота, массивный, с волосатым выпуклым брюхом. Голову его закрывал традиционный острый колпак с двумя продолговатыми вырезами для глаз, и голова эта была сильно склонена набок: на плече у него лежал, безжизненно свесив руки, окровавленный человек. Палач тяжело шагал, придавленный ношей, но, как бы ему не было в тот миг неудобно, он, увидев своего инквизитора, отшатнулся к стене, пропуская господина вперёд, и даже изобразил почтительный кивок. Башмачник, стараясь не смотреть на окровавленную кожу принесённого палачом человека, прошёл поспешно в приоткрытую дверь.
Он оказался в подвале, освещённом огнём жаровни и факелами - один из этих факелов кто-то менял, встав на низенький табурет. Вдоль стены справа - столы с людьми в чёрном и кафедра. Слева - доски, верёвки, железные шипы, кнуты, свитые в кольца, клещи, жаровня. Лицо окатил резкий запах пота, угля, воды, дерева, крови.
– Назови себя! - послышался вдруг мерный голос.
Он торопливо повернулся в сторону голоса. Молодой инквизитор стоял за кафедрой, цепко взявшись тонкими пальцами за края её бортиков, и взгляд его был подобен предгрозовой мгле.
– Я - Йорге, башмачник, ваша милость господин инквизитор!
