Уилбур Смит - Муссон
Хэл видел, что все орудийные порты „Минотавра“ раскрыты и пушки выставлены. Тонкая голубая дымка на палубе предупреждала: фитили зажжены, пушкари ждут у орудий. Аль-Ауф достаточно хитер и осторожен, чтобы не довериться только свидетельству красных фонарей на мачте „Серафима“.
Расстояние между кораблями сократилось до кабельтова, но аль-Ауф не проявлял никакого желания свернуть. Глаза Хэла сузились. Кое-кто из арабских моряков на носу „Минотавра“ перестал плясать и с тревогой оглядывался.
— Выкатить орудия!
Хэл ждал до последнего; его приказ незамедлительно передали вниз, на орудийную палубу. И сразу по всему кораблю разнеслись тяжелые удары. Матросы деревянными молотами выбивали клинья. С грохотом раскрылись крышки орудийных портов, загремели лафеты. Из зияющих портов высунулись черные стволы пушек. Хэл представил себе ужас на борту „Минотавра“, когда там увидели, что их жертва, которую они считали беззащитной, на глазах превращается в опасного военного противника.
Хэл видел, как мигом отреагировал аль-Ауф. Пират повернулся к рулю, но отданный им приказ не был услышан из-за ветра и криков экипажа. „Минотавр“ развернул нос по ветру. Маневр был плохо рассчитан; с его помощью аль-Ауф намеревался избежать столкновения и неожиданной угрозы бортового залпа „Серафима“.
— Не слишком разумное решение, — довольный, проговорил Хэл. — Лучше бы ты ответил выстрелом на выстрел.
Он не менял курса.
— Мистер Фишер! — крикнул Хэл. — Я собираюсь скрестить с ним нос. Стреляйте по мере готовности.
Большой Дэниел бросился к расчету первого орудия с правого борта. Он быстро проверил прицел и нажал на пушкарский клин, чтобы опустить ствол. Стрелять придется в упор. Ядро из опущенного ствола пробьет жизненные центры „Минотавра“.
Плохо рассчитанный маневр аль-Ауфа заставил „Минотавр“ попятиться. Корабль остановился, словно внезапно прикованный, ветер был встречный, и „Минотавр“ не мог уваливать под ветер ни в ту, ни в другую сторону.
— Поворот на румб под ветер, — приказал Хэл рулевому.
„Серафим“ медленно повернулся в сторону „Минотавра“ и двинулся мимо носа корабля, так что едва не наткнулся на торчащий бушприт. Ни одна из пушек „Минотавра“ не могла стрелять по цели, тогда как все орудия правого борта „Серафима“ вот-вот нацелятся точно в позолоченный нос. Большой Дэниел прижал горящий фитиль к отверстию в стволе первой пушки; та с громовым ревом выстрелила и откатилась назад на сдерживающих талях. Длинная полоса порохового дыма коснулась носа „Минотавра“, и обшивка его борта разлетелась облаком щепок.
Этот единственный выстрел пробил корабль насквозь, пронесшись по нижней палубе, где у пушек ждали артиллеристы.
На борту „Серафима“ ясно услышали, как там кричат и взывают к Богу, когда ядро разрывало орудийную палубу.
Большой Дэниел перешел ко второму орудию и проверил прицел.
„Серафим“ продолжал плавно скользить мимо качающегося на волнах „Минотавра“, пока вторая пушка не нацелилась прямо на него.
Дэниел поднес фитиль, и орудие изрыгнуло новый столб дыма и пламени. Тяжелое железное ядро пробило нос „Минотавра“. Ветер донес крики раненых и умирающих.
Орудия „Серафима“ стреляли одно за другим, „Минотавр“ дрожал и качался, не способный ответить на эти тяжелые удары.
Хэл видел в охваченной паникой толпе зеленый тюрбан аль-Ауфа; вожак пытался собрать своих людей и наилучшим образом поставить паруса, чтобы корабль мог отвернуть от страшных ударов, сотрясавших его от носа до кормы.
С реев „Серафима“ моряки стреляли по палубе „Минотавра“ из мушкетов. Целиться удавалось не слишком точно, и все равно почти все пули попадали в плотную толпу арабов, в смятении бегающих по палубе. Гром пушек подчеркивал треск фальконетов, которые поливали палубу „Минотавра“ смертоносной шрапнелью. Хэл взглянул наверх, чтобы убедиться, что его сыновья целы, и увидел, как Том перезаряжает фальконет. Голова Дориана, возбужденно подпрыгивающая, виднелась рядом, и Хэлу показалось, что он слышит в громе битвы возбужденный дискант сына.
Все батареи правого борта „Серафима“ разрядились, осыпав ядрами беспомощный „Минотавр“. Бойня была ужасна. Хэл видел, как из открытых портов и клюзов течет кровь, алыми ручьями сливаясь по портам.
— Я подведу корабль ближе, — предупредил Хэл Неда.
Он подождал, чтобы последняя пушка выстрелила и „Серафим“ прошел мимо жертвы, потом в затишье прокричал приказ:
— Как только окажемся рядом, один бортовой залп, и в дыму берем их на абордаж.
Экипаж радостно закричал, потрясая абордажным оружием: саблями, пиками и топорами. На борту „Минотавра“ его люди будут в меньшинстве, но Хэл верил в их выучку, боевой дух и рассчитывал на смятение арабов во время первого натиска.
Он отдал приказ, и „Серафим“ аккуратно повернул, так что оба корабля подставили друг другу борта. Но инерция отнесла „Серафим“, и они все еще были на расстоянии мушкетного выстрела. Хэл приказал спустить паруса на грот-мачте, потом обстенил топсель на фок-мачте, чтоб быстрее подвести корабль к „Минотавру“.
Одна из маленьких дау, следовавших за вражеским кораблем, оказалась прямо под носом „Серафима“, не в состоянии избежать столкновения.
Ее экипаж в ужасе смотрел на нависший над ними большой корабль.
Некоторые матросы бросались за борт, другие застыли в ужасе, когда „Серафим“ надвинулся на дау. Ее корпус затрещал и раскололся, судно ушло под воду, и крики его экипажа внезапно смолкли.
Поворачивая через бейдевинд, „Серафим“ набрал скорость и двинулся к „Минотавру“, но вражеский корабль наконец среагировал и повернул на другой галс.
Теперь они находились на половине расстояния мушкетного выстрела, в ста ярдах друг от друга, и Хэл видел, как аль-Ауф ударами и криками заставляет матросов занять боевые позиции. Прогремели одна или две пушки „Минотавра“. Одно ядро пролетело далеко в стороне, разминувшись с „Серафимом“ на пятьдесят ярдов, и, как брошенный ребенком камень, запрыгало по воде. Несколько ядер высоко над палубой прорвали паруса „Серафима“, один из штагов громко лопнул. Тем не менее „Серафим“ безжалостно надвигался на вражеский корабль. „Минотавр“ медленно набирал ход, большая часть его парусов безжизненно болталась.
Реи сдвинулись так близко, что едва не соприкасались.
— Подготовиться к абордажу! — крикнул Хэл и посмотрел на своих людей. Они уже вращали над головой цепи абордажных крюков, разгоняя их, чтобы перебросить через узкую щель и заарканить врага.
Хэл видел, что аль-Ауф оставил тщетные попытки собрать своих людей и сразиться с „Серафимом“. Он подбежал к одной из еще не стрелявших пушек, покинутой расчетом. На его бородатом лице Хэл не видел ни тени страха. Аль-Ауф выхватил из кадки возле пушки горящий фитиль и посмотрел на „Серафим“. Потом взглянул прямо на Хэла, и его губы скривились в гневной усмешке. В это мгновение Хэл понял, что они никогда не забудут друг друга. Затем аль-Ауф сунул дымящийся, разбрасывающий искры фитиль в отверстие ствола. У него не было времени повернуть пушку. Это был отчаянный, дерзкий жест в азарте битвы, как случайный бросок кости.
