Алистер Маклин - Остров Медвежий
Достав из кармана нож, я царапнул им по поверхности бруска. На первый взгляд, он был из свинца, но это была лишь оболочка. Я счистил ножом верхний слой свинца. При свете фонаря сверкнуло что-то желтое.
— Ну и ну, — проговорил Конрад. — По-моему, это называется золотое дно.
— Вроде того, — отозвался я.
— Взгляните. — Протянув руку, Конрад достал из-за штабеля банку с краской. На ней было выведено:
«Моментальная шаровая».
— Качество отменное, — сказал я, потрогав один из брусков. — Уже высохла. Ловкий ход. Вы отпиливаете болт с проушиной, красите брусок, и что получается?
— Чушка такого же размера и окраски, как и бруски, уложенные на днище модели субмарины.
— Один к одному, — сказал я и приподнял один из брусков. — С брусками такого размера удобнее всего иметь дело. Вес двадцать килограммов.
— А вы почем знаете?
— Знаю по опыту работы в казначействе. Стоимость по нынешнему курсу около тридцати тысяч долларов. Как думаете, сколько в штабеле таких брусков?
— Сто. Может, больше.
— Это только малая толика, остальные почти наверняка в воде. А кисти там есть?
— Да. — Конрад протянул было руку, чтобы их достать, но я его остановил:
— Не надо. Пальчики нам еще пригодятся.
— Только сейчас до меня дошло, — медленно произнес Конрад. — Так здесь три миллиона долларов?
— Плюс-минус несколько процентов.
— Надо бежать, — сказал Конрад, — а то меня охватывает чувство алчности.
Мы покинули пещеру. Оказавшись в круглой бухточке, оглянулись на темное зловещее отверстие.
— А кто его обнаружил?
— Не имею представления.
Возвращаться оказалось гораздо сложнее, чем выходить в залив. Шло встречное волнение, ледяной ветер и снег били в лицо. Из-за снегопада видимость резко ухудшилась. Но через час мы все-таки добрались до причала и, дрожа от холода, пришвартовали моторку. Конрад вскарабкался на пирс, я передал ему черный ящик, затем обрезал метров девять троса и тоже вылез наверх. Обвязав ящик тросом, я выдвинул две защелки и снял с ящика часть верхней и нижней крышки. Тускло засветились шкала и переключатели. Более яркого освещения мне и не понадобилось: прибор был достаточно прост в обращении. Вытащив телескопическую антенну до отказа, повернул две ручки.
Вспыхнул тусклый .зеленый огонек, послышалось слабое гудение.
— Всегда испытываю чувство удовлетворения, когда наблюдаю, как действуют эти игрушки, — сказал Конрад. — Но снег прибору не повредит?
— Эта игрушка стоит больше тысячи фунтов стерлингов. Можно погрузить ее в кислоту, опустить в кипяток, уронить с пятого этажа. И все равно она будет работать. Существует разновидность этой игрушки, которой можно выстрелить из орудия. Так что снег ей не повредит.
— Пожалуй, — заметил Конрад, наблюдая за моими действиями. Я положил прибор на каменную кладку южной части причала, привязал к основанию кнехта и присыпал снегом. Конрад спросил:
— А каков у него радиус действия?
— Сорок миль. Но нынче вечером хватило бы и четвертой доли.
— Он сейчас работает?
— Работает.
К основной части пирса возвращались, заметая перчатками свои следы.
— Не думаю, чтобы кто-то слышал шум мотора, но лучше не рисковать.
Покараульте немного.
Я спустился в субмарину, а через каких-то две минуты был снова на причале.
— Все в порядке? — спросил Конрад.
— Да. Два типа краски не вполне совпадают, но если не приглядываться, не заметишь.
Нельзя сказать, чтобы нас встретили как героев. Не то чтобы спутники наши разочаровались в нас, просто они успели отдать свои симпатии Хейсману, Юнгбеку и Гуэну, которые, как и следовало ожидать, заявили, будто к вечеру у них вышел из строя мотор. Хейсман, как и полагается, поблагодарил нас, правда несколько снисходительно. Это должно было бы вызвать к нему враждебное отношение, но я и без того был достаточно враждебно настроен к этому господину. Поэтому мы с Конрадом сделали вид, будто испытываем облегчение от того, что с ними ничего не случилось. Особенно удачно сыграл свою роль Конрад, несомненно, актер с большим будущим.
Можно было ожидать, что благополучное возвращение пятерых их товарищей обрадует наших спутников, но вышло иначе: присутствие покойницы стало еще более ощутимым; Хейсман начал было рассказывать о великолепных пейзажах, которые ему удалось отснять, но, заметив, что его не слушают, замолчал. Да и то сказать, трудно было представить, каким образом удалось ему установить съемочные камеры и звукозаписывающую аппаратуру и тесном туннеле... Отто попытался было наладить со мной отношения и заставил выпить виски. Он даже пошутил насчет того, что вредно пить только тому, кто намерен совершить прогулку по морозу, будучи уверенным, что я сегодня никуда больше не пойду.
Разумеется, я не стал распространяться насчет того, что собираюсь совершить такую вылазку, правда лишь до причала, не дальше.
Я взглянул на часы. Минут через десять мы отправимся на прогулку: четыре члена совета директоров кинокомпании, Лонни и я. Вшестером. Четверо членов совета директоров налицо, Лонни нужно какое-то время, чтобы приспособиться к действительности. Намереваясь лишить старика общества Вакха, служившего единственным его утешением, я направился в комнату Гилберта.
В комнате стоял лютый холод: окно было открыто настежь. Подняв фонарь, валявшийся у кровати, я выглянул в окно. Хотя снег все еще шел, можно было разглядеть две пары следов: кто-то убедил Лонни в необходимости оставить свою комнату.
Не обращая внимания на любопытные взгляды, я вышел из барака и направился в продовольственный склад. Дверь блока была открыта, но Лонни я там не обнаружил. Единственным признаком недавнего его пребывания была полупустая бутылка с отвинченной крышкой.
Следов у склада было много, и разобраться в них оказалось нелегким делом. Я вернулся в барак и убедился: охотников пойти на поиски Лонни хоть отбавляй. Спустя минуту Граф нашел старика за блоком, где был установлен генератор. Уже запорошенный снегом, Лонни лежал, уткнувшись лицом вниз. На нем были рубашка, пуловер, брюки и стоптанные ковровые туфли. Снег у его головы был желтого цвета, видно, там пролилось содержимое бутылки, которую бедняга сжимал в руке.
Мы перевернули его на спину. Лицо Лонни было как полотно, глаза остекленели, грудь не вздымалась и не опускалась. На всякий случай, вспомнив, что судьба оберегает детей и пьяниц, я приложил ухо к груди старика. Мне послышался какой-то слабый звук.
Внеся Лонни в барак, мы положили его на кровать. Каждый как мог старался проявить заботу о старике. В ход пошли грелки с горячей водой, масляные радиаторы, теплые одеяла. Достав стетоскоп, я убедился, что сердце у Лонни бьется, хотя и едва слышно. От каких бы то ни было средств стимулирования сердечной деятельности я решил отказаться, сосредоточив усилия на том, чтобы отогреть замерзшее тело старика как можно скорее. В это время, чтобы хоть отчасти ускорить кровообращение, четверо растирали ему ледяные руки и ноги. Через четверть часа появились первые признаки дыхания.
