Уилбур Смит - Муссон
— Я из Морби в Гуджарате, это в империи Великого Могола. Мой корабль в гавани.
Он изучил несколько мореходных дау, стоявших поблизости от «Серафима», и мог описать любую из них.
— Я приплыл купить рабов и товары на сауках Занзибара и Ламу.
— И как дела в твоей земле?
— Племена маратов и сикхов восстали против императора, но с божьей помощью он одолеет их.
— Божьей милостью!
— В эту навигацию его сын Асаф-Хан совершит паломничество в Мекку с флотом из ста кораблей.
— Хвала Господу!
— Нет Бога, кроме Аллаха!
Все эти новости Хэл узнал во время пребывания на мысе Доброй Надежды, но их правдивость подтвердит Бен-Толфу и его друзьям, что он тот, за кого себя выдает. Они успокоились, стали дружелюбнее, разговор потек свободно. Хэл поторговался за замечательный персидский ковер, и когда заплатил золотыми мохурами цену в пятнадцать рупий, дружелюбие продавцов стало вполне искренним.
— Видел в гавани английский корабль? — спросил двоюродный брат Бен-Толфа.
— С черным корпусом, стоит на якоре у дальнего мола? Мой корабль стоит недалеко от англичанина. Он как будто пострадал — весь его экипаж занят починкой на мачтах.
— Говорят, попал в сильную бурю в прошлом месяце.
— Я тоже столкнулся с бурей, но, милостью Бога, мы избежали ее ярости.
— Хвала Господу!
— Говорят, английский корабль идет из твоей страны, из Бомбея в царстве Великого Могола. — Бен-Толф огляделся, желая убедиться, что никакой шпион не подслушивает. — На нем огромные сокровища — дар Великого Могола королю франков.
— Я тоже слышал об этом сокровище. — Хэлу стоило большого труда сдержать улыбку. — О нем много говорили, когда я покидал Аллахабад. — Он тоже понизил голос. — Говорят, там алмазов на двадцать лакхов.
— Нет, — возбужденно возразил брат хозяина, — я слышал, там изумруды, и стоят они пятьдесят лакхов. Говорят, Великий Могол опустошил свою сокровищницу.
— Должно быть, это поистине величайшее сокровище, какое видел свет, — с благоговением произнес Хэл. — И теперь оно рядом с нами. Я хотел бы взглянуть на него.
Все помолчали, обдумывая слова Хэла. Глаза у всех жадно блестели.
— Я тоже хотел бы подержать в руках такое сокровище, — признался Бен-Толф. — Просто чтобы рассказать об этом внукам.
Его брат хрипло рассмеялся.
— Аль-Ауф забрал бы его из твоих рук.
Все рассмеялись, и кто-то другой добавил:
— Вместе с руками.
— Клянусь Господом, это правда!
— Верно! Верно!
Все неудержимо смеялись.
— А кто такой этот нехороший человек? — невинно спросил Хэл: аль-Ауф означает «плохой».
— Ты моряк и не слышал о нем? — удивился Бен-Толф. — Мне казалось, каждый моряк должен трепетать при этом имени.
— Я из далекой страны и ничего о нем не знаю, — признался Хэл.
— Муссалим Бен-Джангири, бич язычников и меч пророка. Вот кто такой аль-Ауф, Плохой.
Хэл почувствовал, как при звуке этого имени его сердце забилось чаще, но сохранил бесстрастное лицо и задумчиво погладил подбородок.
— Значит, аль-Ауф корсар? — спросил он.
— Он отец и мать всех корсаров, — улыбнулся Бен-Толф.
— Кажется, благоразумней избегать встречи с ним. Но где человеку, достаточно глупому для этого, отыскать аль-Ауфа?
Бен-Толл усмехнулся и сделал глубокую затяжку из кальяна. Вода в чаше забулькала, и от губ хозяина поднялся ароматный дым.
— Ты прав, эфенди. Только безумец способен искать встречи с аль-Ауфом. Если ты сумеешь проследить путь тигровой акулы в океане, то узнаешь, где искать его корабль. Если знаешь, где встает морской туман, увидишь и тень его черных парусов.
— Он словно джинн, морской дух, а не человек из плоти и крови, — сказал Хэл.
— Нет, он человек. Я видел его собственными глазами, — похвастал брат хозяина.
— Где ты его видел? И каков он?
— Я видел его в Ламу. Там в гавани стоял его корабль. Я видел его на палубе. У него гордый вид и смелый взгляд древнего героя, он могуч, и смотреть на него страшно.
— А каков был его корабль?
Хэл понимал, что описание Джангири расцвечено внушаемым им ужасом и вряд ли верно обрисовывает внешность этого человека. Но можно ожидать более точного описания его корабля.
— Это, как ни странно, был не дау. Франкский корабль со множеством парусов, — сказал двоюродный брат. — Но паруса у него черные.
— Корабль вроде английского, что стоит в гавани? — спросил Хэл.
— Да! Да! Но гораздо больше и со множеством пушек.
«Должно быть, он видел захваченный „Минотавр“, — подумал Хэл.
— А сколько пушек? — спросил он.
— Много. Наверно, сто, — предположил брат.
Он явно не моряк, и вопрос для него не имеет смысла.
— Если английский корабль встретится с аль-Ауфом, языческий экипаж должен молить Аллаха о милости, потому что ждать милости от аль-Ауфа им не стоит.
Вскоре после этого Хэл распрощался и вышел вместе с Аболи и сыновьями.
Когда возвращались на „Серафим“, он один сидел на корме шлюпки и вполуха слушал, как Том и Дориан возбужденно пересказывают Большому Дэниелу и Уилу все, что видели и слышали в порту. Хэл был доволен посещением.
О вымышленном сокровище Могола он поведал только консулу Грею, но теперь на сауке все об этом говорят. Новость уже должна была дойти до корсара.
„Серафим“ еще три недели простоял в гавани, потом Хэл нанес прощальный визит консулу. После того как они обменялись цветистыми приветствиями и комплиментами, Хэл сказал:
— Я наконец закончил ремонт судна и готов выйти в море.
— Когда вы думаете отплыть?
Грей с трудом придал своему огромному телу сидячее положение и с интересом посмотрел на Хэла.
— Через три дня с утренним отливом.
— Хотя ваше присутствие для меня большая честь, я понимаю ваше желание продолжить путешествие. Особенно памятуя о вашем драгоценном грузе. Могу только пожелать вам удачи и попутного ветра.
Он не проявлял ни малейшего желания отсрочить отплытие Хэла — напротив, стремился побыстрее выпроводить гостя. Для Хэла это означало только одно: Джангири, аль-Ауф, извещен и, может быть, уже затаился в засаде где-нибудь в Мозамбикском проливе.
Последние три дня в гавани Занзибара посвятили окончательной подготовке к бою. Под присмотром Большого Дэниела пушки зарядили новыми зарядами, принесли из порохового погреба шелковые мешочки с порохом и уложили возле орудий. Аболи позаботился, чтобы все мушкеты и пистолеты были снабжены новыми кремнями и заряжены. Жужжали точильные камни, столбы искр слетали с лезвий абордажных сабель, кромки которых становились острыми, как бритва; наконечники пик затачивали вручную. Но всю эту деятельность тщательно скрывали, так что ее нельзя было заметить с пристани или из крепости.
