Рафаэль Сабатини - Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник)
– Как скоро сможешь ты выйти в море? – закончил он.
– Как только того потребует служба Аллаху и тебе, – не задумываясь, ответил Сакр-аль-Бар.
– Хорошо сказано, сын мой. – Асад, окончательно побежденный готовностью корсара, ласково положил руку на его плечо. – В таком случае отправляйся завтра на восходе солнца. Времени на сборы тебе вполне хватит.
– Тогда, с твоего позволения, я сейчас же пойду распорядиться, – заспешил Сакр-аль-Бар, хотя необходимость выйти в море именно сейчас несколько встревожила его.
– Какие галеры ты возьмешь?
– Против одной испанской? Мой галеас[71] прекрасно справится с ней. С одним судном мне будет легче укрыться в засаде, чем с целой флотилией.
– О, ты столь же мудр, сколь отважен, – одобрил Асад. – Да пошлет тебе Аллах удачу!
– Мне можно удалиться?
– Подожди немного. Дело касается моего сына Марзака. Он уже почти мужчина, и ему пора начать служить Аллаху и государству. Я хочу, чтобы ты взял его в плавание своим лейтенантом и так же наставлял его, как я когда-то наставлял тебя.
Сакр-аль-Бару желание паши доставило так же мало удовольствия, как и Марзаку. Зная, как ненавидит его сын Фензиле, он имел все основания опасаться осложнений, если план Асада осуществится.
– Как ты когда-то наставлял меня? – произнес он с притворной грустью. – Не отправиться ли тебе вместе с нами, о Асад? В исламском мире нет равного тебе. С какой радостью встал бы я вновь рядом с тобой на носу галеры, как в тот день, когда мы брали на абордаж «испанца».
Асад внимательно посмотрел на корсара.
– Ты тоже просишь меня выйти в море? – спросил он.
– А тебя уже просили об этом?
Природная проницательность не подвела Сакр-аль-Бара, и он сразу все понял.
– Кто бы то ни был, он поступил хорошо, но никто не мог бы желать этого более горячо, чем я. Ведь никто лучше меня не познал радость битвы с неверными под твоим предводительством и сладость победы, одержанной у тебя на глазах. Так отправляйся же, о господин мой, в славный поход и сам будь наставником своего сына – ведь это самая высокая честь, какой ты можешь его удостоить.
Прищурив орлиные глаза, Асад задумчиво поглаживал седую бороду.
– Клянусь Аллахом, ты искушаешь меня.
– Дозволь мне сделать большее.
– Нет, не надо! Я стар и слаб, кроме того – я нужен здесь. Не пристало старому льву охотиться за молодой газелью. Не растравляй мне душу. Солнце моих подвигов закатилось. Пускай мои питомцы, воины, которых я воспитал, несут по морям мое имя и славу истинной веры.
Взгляд паши затуманился. Он оперся о плечо Сакр-аль-Бара и вздохнул:
– Не скрою, твое предложение заманчиво. Но нет… Мое решение неизменно. Отправляйся без меня. Возьми с собой Марзака и привези его обратно целым и невредимым.
– Иначе я и сам не вернусь. Но я верю во Всеведущего.
На этом Сакр-аль-Бар удалился, постаравшись скрыть досаду, вызванную как самим плаванием, так и навязанной ему компанией. Он отправился в гавань и приказал Османи готовить к выходу в море большой галеас, доставить на борт пушки, триста рабов на весла и столько же вооруженных корсаров.
Асад вернулся в комнату, где оставил Фензиле и Марзака. Он пришел сказать, что уступает их желанию, что Марзак пойдет в плавание и таким образом будет иметь полную возможность показать, на что он способен.
Однако вместо прежнего нетерпения его встретил плохо скрытый гнев.
– О солнце, согревающее меня, – начала Фензиле.
Паша по долгому опыту знал, что чем ласковее ее слова, тем сильнее злость, которую они скрывают.
– Видно, мои советы значат для тебя не больше, чем шелест ветра, чем прах на твоих подошвах!
– И того меньше, – ответил Асад, забывая привычную снисходительность, поскольку слова Фензиле вывели его из себя.
– Значит, это правда! – почти закричала она.
Марзак стоял за ее спиной, и его красивое лицо помрачнело.
– Правда, – подтвердил Асад. – На рассвете, Марзак, ты взойдешь на галеру Сакр-аль-Бара и под его началом выйдешь в море набраться сноровки и доблести, благодаря которым он стал оплотом ислама, истинным копьем Аллаха.
Но желание поддержать мать и ненависть к авантюристу, грозившему узурпировать его законные права, толкнули Марзака на неслыханную дерзость.
– Когда я выйду в море с этим назарейским псом, – хрипло сказал юноша, – он займет подобающее ему место на скамье для гребцов!
– Что?! – словно разъяренный зверь, взревел Асад, резко повернувшись к сыну. Жесткое выражение его внезапно побагровевшего лица привело в ужас обоих заговорщиков. – Клянусь бородой пророка! И ты говоришь это мне?
Паша почти вплотную приблизился к Марзаку, однако Фензиле вовремя бросилась между ними, как львица, грудью встающая на защиту своего детеныша. Тогда паша, взбешенный неповиновением Марзака и готовый излить бешенство как на сына, так и на жену, схватил ее своими жилистыми старческими руками и со злостью отшвырнул в сторону. Фензиле споткнулась и рухнула на подушки дивана.
– Да проклянет тебя Аллах! – крикнул Асад попятившемуся от него Марзаку. – Так, значит, эта своевольная мигера не только выносила тебя в своем чреве, но и научила заявлять мне прямо в лицо, что тебе по вкусу, а что нет? Клянусь Кораном, слишком долго терпел я ее лукавые чужеземные повадки! Похоже, она и тебя научила противиться воле родного отца! Завтра ты отправишься в море с Сакр-аль-Баром. Я так велю. Еще слово, и ты займешь на галере то самое место, которое прочил ему, – на скамье гребцов, где плеть надсмотрщиков научит тебя покорности.
Марзак стоял, онемев от страха и едва дыша. Ни разу в жизни он не видел отца в таком поистине царственном гневе.
Тем не менее гнев Асада, казалось, вовсе не напугал Фензиле. Даже страх перед розгами и дыбой не мог обуздать язык этой фурии.
– Я буду молить Аллаха вернуть зрение твоей душе, о отец Марзака, – задыхаясь, проговорила она, – и научить тебя отличать истинно любящих от своекорыстных обманщиков, злоупотребляющих твоим доверием.
– Как! – прорычал Асад. – Ты еще не угомонилась?
– И не угомонюсь, пока смерть не сомкнет мои уста, раз они смеют давать тебе советы, подсказанные безмерной любовью, о свет моих бедных очей!
– Продолжай в том же духе, – гневно бросил Асад, – и тебе недолго придется ждать.
– Мне все равно, если хоть такой ценой удастся сорвать льстивую маску с этой собаки Сакр-аль-Бара. Да переломает Аллах ему кости! А его невольники, те, двое из Англии, о Асад? Мне сказали, что одна из них – женщина. Она прекрасна той белокожей красотой, какой иблис[72] одарил жителей Севера. Что намерен он делать с ней? Ведь он не хочет выставлять ее на базаре, как предписывает закон, а тайком приходит сюда, чтобы ты отменил для него этот закон. О! Мои слова тщетны! Я открыла тебе и более серьезные доказательства его гнусного вероломства, но ты только ласкаешь изменника, а на родного сына выпускаешь когти!
