Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ) - Касслер Клайв
– Я желаю сама поговорить с репортерами, – сказала Дейзи и отчаянно замахала рукой через стеклянную дверь. – Ой! Гляди! Они уходят! Скорее, пока они все не разошлись. Они не знают, что мы здесь и что нам есть что рассказать.
В отчаянии Поппи протянула руки. Остановить Дейзи теперь могла только физическая сила.
Дейзи увернулась от Поппи.
– Я буду на первых полосах! «Дочь графа спаслась с “Титаника”! Читайте ее рассказ!»
– Отец узнает, что мы натворили, – запротестовала Поппи.
– Ему все равно, что мы натворили, – Дейзи ослепительно улыбнулась. – Это даже лучше, чем уехать в Америку. Я могу прославиться здесь, а кинопродюсер увидит мою фотографию. У меня все получится! – торжествующе воскликнула она.
Епископ ошарашенно посмотрел на Дейзи.
– Ты же не собираешься выставить себя напоказ, словно уличная…
Дейзи перебила дядю, прежде чем он произнес слова, неподобающие для духовного лица.
– Не беспокойтесь за меня, дядюшка! Я знаю, что делаю!
Она поправила шляпку и распахнула стеклянную дверь на улицу. Поппи видела, что там оставались только один репортер и один фотограф, и на секунду подумала, что они не обратят внимания на новое лицо. Разумеется, она ошиблась. Дейзи выпорхнула на тротуар, и фотограф, видимо, уставший снимать юристов и влиятельных мужчин, поднял камеру. Репортер обернулся. Сверкнула вспышка фотоаппарата.
Дейзи вновь взяла судьбу в свои руки, и Поппи оставалось лишь следовать за ней и разбираться с последствиями.
Глава тринадцатая
Женщина снова запела. Салливан сидел в малой столовой и хмуро смотрел на закрытую дверь гостиной модного лондонского дома, которая была не в состоянии заглушить оперное сопрано Евы Ньютон, потрясавшее публику по всей ее родной Австралии. Он уже выучил распорядок ее утра. Сначала она разогревала голосовые связки чередой тревожных и несозвучных восклицаний. Затем переходила к гаммам, а далее – к ариям. Тот факт, что мисс Ньютон была родом из Австралии, нисколько его не подкупал. Европейская опера могла нравиться сливкам сиднейского общества, стремящимся копировать все европейское, но жители Гулагонга предпочитали гармонику или скрипку и что-нибудь более оживленное.
Первое потрясение от того, что Бен Тиллет поручил его заботам своей любовницы – оперной дивы, которая жила в прекрасном доме и была матерью четырех детей Тиллета, ни один из которых не носил его фамилии, уже прошло.
– Жена не знает, – сказал ему Тиллет. – На самом деле, очень немногие знают о Еве. Здесь тебя никто искать не будет.
Салливан не удержался от вопроса.
– Как ты можешь себе все это позволить?
– Никак, – беззаботно ответил Тиллет. – Мы с женой живем в очень скромном доме в Путни. – Он обвел рукой просторную прихожую, в которой хлопотала служанка в белом фартуке: – Это все оплачивает семья Евы. Удивительно, что ты, будучи австралийцем, никогда не слышал о ней.
– У нас большая страна, – ответил Салливан и удивился, ощутив вдруг приступ тоски по дому, по голубому небу и бескрайним просторам.
Он решил не спрашивать у Тиллета, как и уж тем более зачем он обзавелся богатой любовницей. Рабочим Тиллет представлялся «самородком» из народа, выпускником суровой школы жизни. Салливан даже представить себе не мог, как члены профсоюза восприняли бы этот шикарный дом и супружескую неверность Тиллета.
Ева пропела последние пронзительные ноты арии. Салливан решил, что посвященные, наверное, восхитились бы ее способностью достигать тона, близкого к звучанию собачьего свистка, но он сам испытывал облегчение оттого, что эта тишина означала окончание ее разминки. Салливан вернулся к чтению «Дейли инкуайрер», где были напечатаны измышления репортера, известного лишь под псевдонимом Интеррогантум. Редакция газеты, прекрасно понимая, что не многие из ее читателей знают латынь, прилежно дала перевод псевдонима – «Вопрошающий».
Этот репортер, судя по всему, признанный недостойным штатной должности или права подписываться собственным именем, тщательно формулировал самые возмутительные предположения, облекая их в форму вопросов. Но эти вопросы указывали на факты и подробности, часть из которых была на удивление близка к собственным воспоминаниям Салливана. Интеррогантум задавался вопросом о причинах хаоса, который сопровождал спуск спасательных шлюпок. Правдивы ли слухи о стрельбе, о пассажирах третьего класса, запертых на нижних палубах, или о мужчине, а может быть, и о нескольких мужчинах в женской одежде? Верно ли, что младенца сбросили с палубы в шлюпку с большой высоты? Правда ли, что оркестр играл до последней минуты, и мог ли кто-нибудь расслышать музыку в общем шуме? Действительно ли капитан Смит управлял «Титаником» по своему усмотрению, или за его спиной стоял Брюс Исмей, требовавший увеличить скорость?
Продолжая чтение, Салливан все сильнее хмурился. Он сам задавал себе те же вопросы, что и Интеррогантум.
А что насчет капитана Лорда? – вопрошал репортер. – Выжившие утверждают, что им было приказано грести к кораблю, огни которого были видны на горизонте. Члены экипажа лайнера «Калифорниан» под командованием Стэнли Лорда, принадлежавшего судоходной компании «Лейланд», утверждают, что они сообщали капитану о сигнальных ракетах, но «Калифорниан» оставался на месте. Виновен ли капитан Лорд в гибели многих людей, которых можно было спасти?
Салливана охватила ярость. Репортер никого не обвинял. Он просто задавал вопрос. Но что это был за вопрос! Салливан сам не видел огней, но слышал, что их видели не только члены экипажа, но и пассажиры, у которых не было причин лгать. Если судно капитана Лорда было рядом, почему он не подошел? Салливан был в воде, когда боровшийся за жизнь «Титаник» наконец сдался и скрылся под волнами, но корабль тонул при полном освещении, а экипаж пускал сигнальные ракеты. Как мог капитан лейландовского лайнера утверждать, что не видел его?
Капитан Лорд уже покинул Соединенные Штаты, не дав удовлетворительного ответа американскому сенату. Даст ли он правдивый отчет о своих действиях британской общественности, когда вернется в Англию? – интересовался Интеррогантум.
Салливан не мог не восхититься анонимным газетчиком. Он не обвинял – только спрашивал. Но сами вопросы содержали в себе обвинения. Это была работа настоящего мастера.
Он уже собирался продолжить чтение, когда его внимание привлекло какое-то движение. Дети – двое мальчиков и две девочки, которые были ему официально представлены, радостными голосами приветствовали появление своего отца. На мгновение Салливан пожалел, что лишен счастья семейной жизни. Тиллет, конечно, не был мужем Евы, но он был отцом этих детей. Увы, Салливан даже в юном возрасте знал, что у него есть цель в жизни, которая не давала возможности отвлечься на брак. Он не мог даже думать о женитьбе, пока не выполнит задание деда. Он прогнал из головы воспоминание о двух сестрах с «Титаника»: Поппи с ее серьезной задумчивостью и Дейзи, полную огня и стремящуюся взять от жизни все. Любая из этих женщин могла бы изменить его жизнь.
Тиллет вошел в столовую и закрыл за собой дверь.
– Твою одежду доставили из «Хэрродса», – сказал он. – Я распорядился отнести свертки в твою комнату. А пока прочти вот это, – он бросил на колени Салливану газету и отошел к буфету, чтобы налить себе кофе.
– Свежий номер, – бросил он через плечо. – Новые размышления Интеррогантума и фотография кое-кого знакомого. Определенно, теперь тайна выплыла наружу.
Салливан взял в руки газету. На первой полосе красовалась фотография огромного лайнера «Уайт стар». На секунду Салливану показалось, что это была очередная фотография «Титаника» из тех, что постоянно печатались в газетах, не имевших нового материала. Традиционные последние фотографии «Титаника», сделанные, когда он выходил из Куинстауна и направился через Атлантику в свой первый и последний рейс. Эти изображения почти каждый день размещала то одна газета, то другая.
