Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания
Так мы прошли около километра. Первое впечатление постепенно менялось. Появились каменные дома, асфальтированные улицы, сады, бульвары. Ребята повеселели.
— В конце концов здесь не так уж плохо, — примирительно заметил Роман.
— Но жара какая, дышать невозможно, — возразил я.
— Сейчас бы выкупаться, — вздохнул Милейковский.
Я посмотрел вперед. Скоро ли конец этому утомительному путешествию? И вдруг сердце мое забилось сильнее — я увидел море. В просвете между домами и деревьями блестела тоненькая голубая полоска.
Море… Сколько бы раз я ни видел его, всегда при первом взгляде на синеющую, манящую даль грудь наполнялась чувством простора, радости и беспокойства.
Скоро мы вошли в порт, а еще через десять минут были у трапа «Товарища».
Перед нами стоял большой четырехмачтовый барк длиной около ста метров. Черный стальной корпус с белой широкой полосой напоминал корпуса старинных военных парусников.
Длинный, выдающийся вперед бушприт, три высокие, не менее пятидесяти метров высотой, мачты с повернутыми параллельно реями и четвертая кормовая пониже, несмотря на размеры «Товарища», придавали ему какую-то необычайную легкость и стройность. Такелаж был туго обтянут. Ни один кончик не валялся на палубе. Во всем чувствовался строгий порядок, хотя судно стояло на ремонте.
Сколько книг прочел я про парусные суда, сколько раз в мечтах представлял себя на палубе парусника! И вот он передо мной!
— Идите к старпому, он на полубаке, — направил нас вахтенный у трапа.
Через лес концов и снастей, которые тянулись и слева, и справа, и сверху, по янтарно-желтой палубе мы прошли на нос.
Староста группы Коробов выстроил всю нашу группу в двадцать семь человек вдоль борта и пошел доложить старшему помощнику о прибытии учеников Ленинградского морского техникума.
— Здравствуйте, товарищи! — весело приветствовал нас вышедший из-под полубака вместе с Коробовым высокий загорелый мужчина в белом форменном костюме, с открытым приятным лицом.
— Он, наверное, хороший дядька, — шепнул я Ромке.
Старпом дружески оглядел нас и сказал:
— С этого момента считайте себя матросами парусника «Товарищ». Мы тоже будем считать вас матросами и будем требовать от вас подчинения всем порядкам, существующим на нашем судне. Береговое расписание такое: сутки — вахта, сутки — подвахта, сутки — отдыхать. Таким образом, на берег можно сходить через два дня на третий. Остальное узнаете потом. Сейчас идите обедайте, купайтесь. Вы сегодня свободны, — закончил старпом и пошел под полубак.
После обеда, который показался нам исключительно вкусным, мы разбрелись по судну.
Сахотин, заложив руки в карманы, водил за собой группу своих товарищей. Я присоединился к ним.
— Слушай, Герман, а это что такое? — указывая на какую-то снасть, спросил у Сахотина Милейковский.
— Как что? Не видишь, что ли? Управлять…
— Чем управлять?
— «Чем, чем!» Судном, вот чем.
— А-а… — сделав вид, что понял, протянул Милейковский.
Мы стали обсуждать новые для нас порядки на «Товарище».
Многим не нравилось, что на берег можно сходить только один раз в три дня.
— Учебное судно. Дисциплина, ничего не поделаешь, — высказался я.
— Так что же, что учебное судно? Ведь подвахта свободна, а старпом хочет, чтобы мы на судне торчали в это время. Не буду я этого выполнять, — пренебрежительно сказал Сахотин.
— Ты, вероятно, забыл, о чем предупреждал Бармин? Кого спишут с учебного судна, того выгонят и из техникума. Дело серьезное.
— Ну, из техникума не выгонят. Это он нас так, попугать хотел. Все это рассчитано на новичков.
Я удивился. Такие рассуждения показались мне легкомысленными.
К нам подошел высокий широкоплечий парень с вьющимися светлыми волосами и, посмотрев на Сахотина, хлопнул его по плечу:
— Сахотин? Вот не ожидал тебя здесь видеть! Как ты сюда попал?
— Здравствуй, Виктор. Учусь в ленинградском техникуме.
— В ленинградском? На каком же курсе?
— На трет… На втором.
— Ну и ну! Ловкий ты парень. Наверное, удивляешь ленинградцев своими «дальними» плаваниями? А?
— Да нет… У нас все народ бывалый, — скромно сказал Сахотин. — Ты заходи ко мне во второй кубрик, поговорим. Ну пошли, ребята.
Виктор улыбаясь посмотрел вслед Сахотину и покачал головой.
— Кто это? — спросил я, догоняя Сахотина.
— Это? Так, один морячок. Вместе учились.
— Что же ты с ним так холодно встретился?
— Да он, Игорь, неважный парень. Не друг, просто соученик.
Но меня заинтересовал иронический тон, которым говорил Виктор с Сахотиным, и я решил при случае подробнее расспросить этого «неважного парня».
Скоро все собрались на баке. Солнце жгло, хотелось купаться. Познакомились с новыми товарищами — практикантами из Одессы и Баку, которые приехали раньше нас. Через несколько минут все уже купались.
В воде я чувствовал себя уверенно. Мне многое дали настойчивые тренировки в плавании под руководством Романа и Сережки. Кроме того, Сергей, прекрасно нырявший с десятиметровой мачты «Ориона», научил и меня этому искусству. Правда, нырял я не так ловко и красиво, как он, но все же высоты не боялся. Теперь я легко поплыл вперед к бочке, стоявшей на якоре в ста метрах от «Товарища». Рядом плыли Роман, Чубренок, Коробов, Сахотин и наши новые товарищи из Одессы. Среди них был Костя Пантелеев — коренастый парень с сильно развитой мускулатурой. Неожиданно он крикнул:
— Кто вперед? — и, энергично работая руками, рванулся к бочке.
Спортивный огонек загорелся и во мне. Другие тоже заторопились. Началась борьба. Костя шел впереди всех.
— Давай, давай, Костенька! — кричали с борта его товарищи. — Поддержи честь одесского техникума!..
Нельзя было ударить лицом в грязь. Я собрал все силы и начал догонять Пантелеева. Чубренок и Сахотин быстро отстали. Дольше всех держался Роман. Но, поняв, что ему не обогнать меня, он задыхающимся голосом прокричал:
— Жми, Гошка, вся надежда на тебя!
Пантелеев был уже рядом. Брызги от его сильных ударов по воде летели мне в лицо. С «Товарища» что-то кричали, но слов разобрать было нельзя. До бочки оставалось метров пятнадцать. Я плыл из последних сил.
— Жми, Гошка! — звенело в ушах.
Последние метры я проплыл, почти ничего не соображая.
«Первый!» — промелькнуло в сознании, когда рука коснулась шершавой, нагретой солнцем поверхности бочки. Минуты три я не мог отдышаться. Вместе со мной отдыхал, повиснув на рыме, Пантелеев.
Роман, подплывший к нам, пожал под водой мою руку:
