Юрий Клименченко - Штурман дальнего плавания
— Я прошу обратить внимание на Сахотина. Прямых нарушений у него, правда, нет. Он действует хитро и в своих проделках еще не попадался, но я считаю, что он разлагающе, действует на товарищей, в частности на Микешина. Я говорил с Сахотиным, но он и слушать ничего не хочет. Считает себя правым и на все смотрит вот как: в течение года заниматься не нужно совсем; подсказка и обман — помощь товарищу; настоящий моряк — фуражка с огромным козырьком, трубка, роба и вызывающее поведение. Результаты его влияния налицо. Я предлагаю сделать ему последнее предупреждение, — закончил Коробов.
— Верно, Коробов. Даже у нас в четвертом классе заметили этого горе-моряка. Мы поговорим с ним, посмотрим, как он будет вести себя на практике, и сделаем выводы, — сказал Щербовский, закрывая собрание.
Решение бюро было очень мягким. Нам обоим поставили «на вид», а с меня, кроме того, взяли слово — повысить успеваемость. Домой я шел один. Ромка остался в библиотеке. Я вспомнил Бакурина и с горечью подумал: «Не сдержал обещания! Наверное, Лев Васильевич покраснел бы за меня, если бы присутствовал на бюро».
После заседания бюро Сахотин несколько потускнел в моих глазах. Я уже начинал находить в нем недостатки. Теперь нужно было нажимать на учебу. Но трудно нагнать почти все предметы за полгода. Время было упущено.
3Приближались переходные экзамены. Мне удалось несколько улучшить свои отметки. Сахотин посмеивался:
— Зубришь, Игорь? Напрасно. Я вот перед экзаменами как засяду, и все будет олл райит.
Но я уже знал цену этому «олл райту» и не переставал заниматься. Только за единственный предмет я не боялся — это была морская практика. В журнале по этой дисциплине против моей фамилии стояли две отличные оценки. Но и у остальных были неплохие. Дело в том, что мы перешли к изучению «Правил предупреждения столкновений судов в море». Бармин вел этот раздел мастерски. Занятия происходили в музее. На длинном столе, покрытом линолеумом, стояли маленькие деревянные кораблики. Были здесь паровые суда, парусники, буксиры и несамоходные баржи. Урок начинался с назначения капитанов. Дмитрий Николаевич садился за стол и говорил:
— Я — МАК — морская арбитражная комиссия. Вы — капитаны. Сергеев, вы на паровом судне, Микешин, вы на паруснике. Идете встречными курсами. Сближаетесь… Остальные наблюдают.
И вдруг, как по взмаху волшебной палочки, исчезал музей, стол, шкафы с книгами… Кругом пенилось море. Я стоял на мостике огромного парусника и всматривался в черноту ночи, стараясь различить огни встречного судна. Напряжение охватывало меня. Ромка изменил курс своего корабля. Мы сближались.
— Какие огни видите, Микешин? — спрашивал Бармин.
— Красный отличительный и два белых топовых.
— Какое судно?
— Паровое. Идет на пересечку мне левым бортом.
— Ваши действия?
— Иду прежним курсом и с той же скоростью.
— Сергеев! Что видите? Ваши действия?
— Лево на борт! Вижу один зеленый отличительный. Это — парусник. Уступаю дорогу.
Неожиданно Бармин выдвигал вперед какое-то судно, прикрытое ладонью, и говорил:
— Накрыл туман. Слышите один длинный, два коротких гудка. Кто идет?
В один голос все кричали:
— Буксир!
— Верно. Микешин, ваши действия? Сергеев! Ваши?..
И так весь урок в разных вариантах. Капитаны менялись, и каждый из нас чувствовал ответственность за проводку своего судна. Иногда случались «столкновения». Тогда Дмитрий Николаевич детально разбирал ошибки и, несколько отклоняясь от своего предмета в область морского права, объяснял, как посмотрела бы на такую аварию морская арбитражная комиссия. Все с удовольствием занимались изучением «Правил». Бармин требовал, чтобы мы знали их почти что наизусть, и считалось неудобным, не по-морски знать их хуже.
Подошли экзамены. С большим трудом я перешел во второй класс. Почти по всем предметам была оценка «удовлетворительно». Кирилл Платонович поставил мне «хорошо» и сказал:
— Ставлю вам «хорошо», Микешин, но учтите, что если так будете заниматься дальше, то штурман из вас выйдет плохой.
После педагогического совета меня вызвали к Бармину. Дмитрий Николаевич был серьезен и сух. Сразу было видно, что он недоволен мной.
— Мы тебя, Микешин, перевели во второй класс, но на педагогическом совете преподаватели и представители общественных организаций отзывались о тебе очень и очень неважно. В один голос говорили, что ты можешь, но не хочешь учиться, ленишься, общественной работой не занимаешься. Возомнил себя опытным моряком? Рано еще. Так вот, поедешь на практику — покажи себя с хорошей стороны. Наверное, сам понимаешь, что во втором классе учиться будет труднее. Можешь быть свободным.
Я молча выслушал внушение Бармина и вышел из его кабинета.
Весна была в полном разгаре. Впереди предстояло учебное плавание по Черному морю на знаменитом паруснике «Товарищ». Настроение было прекрасное, и слова Дмитрия Николаевича не произвели на меня большого впечатления — в одно ухо вошли, в другое вышли.
Во второй класс перешли все. Даже Сахотин и Милейковский, в последний месяц превратившиеся в отчаянных зубрил, «перевалили». Роман сдал экзамены хорошо.
Теперь нужно было на практике показать, как мы подготовлены. Оставалось закончить мелкие дела в Ленинграде. Мы получили форменное обмундирование: белые кителя, белые брюки, туфли и фуражки с белым чехлом. Это означало, что мы действительно едем на Черное море. На рукавах кителей блестели большие золоченые якоря и две золотые лычки уголком — второй курс. Всем этим мы очень гордились.
Мы были готовы к отъезду. «Товарищ» заканчивал ремонт в Керчи, и туда должны были съехаться практиканты из всех морских техникумов Советского Союза.
Глава седьмая
Ленинградские практиканты приехали в Керчь. Приближался полдень. Выйдя из вокзала в город, мы окунулись в зной, пыль, духоту.
Одноэтажные домики, пустые, накаленные солнцем улицы, отсутствие зелени — вот каким показался нам город в первый момент.
— Ну и город, — разочарованно протянул Роман, — а я-то думал…
Не он один был разочарован. Все предполагали, что приедут в чистенький, утопающий в зелени южный городок и, полные сознания собственной значительности, в красивой белой форме пройдут от самого вокзала до порта. Пусть смотрят на ленинградских моряков местные жители!
А мы стояли на дороге и с жалостью поглядывали на потускневшие от пыли ботинки. Потом зашагали к порту, незаметно подтягивая кверху чистые отглаженные брюки, которые без этой предосторожности стали бы грязными.
