Рафаэль Сабатини - Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник)
– Ах, так это по крайней мере вы признаете! – перебил его Доменико. – Ну конечно, отрицать это было бы бессмысленно.
– Почему я должен отрицать это? Между нами возникло разногласие, которое невозможно было разрешить каким-либо другим путем.
– Что за разногласие? – спросил граф.
Вендрамин поколебался, прежде чем ответить:
– Оно носило сугубо личный характер, синьор.
Но граф Пиццамано придерживался старомодных понятий о чести и настаивал на ответе:
– Оно не может быть настолько личным, чтобы нельзя было объяснить мне его. Это затрагивает честь одной из сторон. Учитывая возможные в будущем отношения со мной, на которые вы претендуете, я полагаю, что имею право знать все обстоятельства.
Вендрамин, казалось, был в затруднении:
– Право-то вы, конечно, имеете. Но если я раскрою причины моей ссоры с Мелвиллом, то поневоле огорчу этим тех, кого никак не хотел бы огорчать. Если вы, синьор, позволите Изотте быть вашим представителем, то ей я могу откровенно рассказать все. Вы ведь ради нее хотите знать правду, и потому будет целесообразнее, если я открою ее непосредственно вашей дочери.
Подумав, граф Пиццамано решил, что это имеет смысл. Как-то раз Изотта откровенно поведала ему о тех чувствах, которые они с Марк-Антуаном испытывают друг к другу. Ему казалось, что оба они стараются подавить эти чувства, и он мог лишь уважать их за это. Он понимал также, что у человека в том положении, в каком был Вендрамин, эти чувства могут пробудить ревность, и предполагал, что этим и была вызвана ссора. В целом, считал он, было бы лучше уступить Вендрамину. Чистосердечный разговор между ним и Изоттой мог бы расставить все на свои места и облегчить ход дальнейших событий.
– Ладно, – кивнул он. – Будь по-вашему. Пойдем, Доменико, пусть Леонардо объяснит все Изотте. Если она будет удовлетворена, то не вижу причин, почему бы и мне не удовлетвориться этим.
Доменико вышел вслед за отцом без возражений. Но, оставшись с ним наедине, не мог не поделиться тем, что его беспокоило:
– Вендрамин должен объяснить и нечто поважнее дуэли. Вы заметили, что у него повреждено левое плечо? Видели, как он дернулся, и слышали, как он вскрикнул, когда я намеренно толкнул его?
– Да, видел и слышал, – ответил граф не задумываясь и так мрачно, что это удивило его сына.
– Вы должны помнить подробности, о которых говорил камердинер. Нападавших было четверо. Двоих Марк-Антуан ранил, и одного из них, главаря этой шайки, в плечо. Это странное совпадение. Оно не наводит вас на размышления?
Граф стоял перед сыном, высокий и худой, но уже не такой подтянутый, как ему хотелось бы. И Доменико вдруг заметил, насколько постарел отец за последнее время. В его темных глазах не было прежней гордости. Граф вздохнул:
– Доменико, я не хочу размышлять об этом. Он предпочел рассказать о своей ссоре с Мелвиллом Изотте. Я думаю, он объяснит ей все. Она потребует этого от него. Пускай она выносит решение, поскольку ей придется иметь дело с последствиями.
Капитан никогда еще не видел, чтобы отец уклонялся от ответственности. Это было невыносимо для него, и он спросил негодующе:
– А если его объяснение не удовлетворит Изотту? А это, предупреждаю вас, вполне вероятно. Что тогда?
Граф положил руку сыну на плечо:
– Я же сказал, Доменико, что предоставляю ей решать, даю ей полную свободу. А я лишь молюсь – поскольку, как ты и сам знаешь, слишком многое зависит от этого, – я молюсь, чтобы она была при этом снисходительна, а самое главное, не выносила суждения поспешно.
Доменико склонил голову:
– Прошу прощения за дерзость, отец.
Между тем в библиотеке у Изотты практически не было возможности выносить какие-либо суждения, поскольку представленное Вендрамином объяснение звучало скорее как обвинение, нежели как защита.
– Вы не сядете, Изотта, чтобы не заставлять меня стоять? Я еще не вполне поправился.
– После ранения, – закончила она фразу, спокойно садясь против него.
– Ну да, после ранения, – признал он даже с некоторым презрением. – Но я собираюсь поговорить с вами о моей дуэли с мессером Мелвиллом. И когда я расскажу вам о ней, вы вряд ли захотите развивать эту тему. Да, я хотел убить его, убить в честном поединке. И никогда еще подобное желание не было более оправданным. Ибо я узнал, что этот подонок обесчестил меня. Надо ли мне говорить вам, каким образом?
– Вы хотите, чтобы я отгадала это?
Вендрамин внимательно посмотрел на нее, разозленный ее спокойствием. Он почти ненавидел эту ауру холодной девственной чистоты, которая окружала ее наподобие нимба над головой льва святого Марка и которую он считал притворством распутницы. Он не понимал, как смеет она смотреть на него с таким пренебрежительным самодовольством, испытывая в душе все эти недостойные чувства. Надо обязательно вывести ее на чистую воду, думал он.
– Мне открылось, что ваш мессер Мелвилл соблазнил женщину, которая, как я надеялся, станет моей женой.
Она выпрямилась и застыла в этой позе; на щеках ее выступил румянец.
– О какой женщине вы говорите? Ко мне это не может относиться.
Он поднялся, в возбуждении забыв о своей ране и своей слабости:
– Может быть, мне продемонстрировать доказательство? А то меня уже тошнит от вашего лицемерия! Может быть, сообщить вам, что я знаю, кто была та дама, что так стремительно бежала при моем появлении из комнаты мистера Мелвилла несколько месяцев назад? Может быть, мне сказать, откуда я знаю это? Показать вам улику, которую я храню и которая может убедить всех? Может быть…
– Хватит! – вскричала она и тоже встала. – Как смеете вы пачкать меня своими гнусными измышлениями? Да, это была я. Вы думаете, я буду отрицать то, что я делала? Но между простым визитом и теми низкими инсинуациями, которые порождает ваш испорченный ум, такая же разница, как между снегом и грязью.
Тут уж он не мог обвинить ее в холодности и бесчувственности. Эмоций было хоть отбавляй; ее испепеляющий уничижительный гнев заставил его присмиреть.
– Вы говорите, у меня испорченный ум? Да возьмите любого венецианца, хотя бы вашего отца. Спросите его, что он подумал бы, увидев даму из общества, которая закрылась с мужчиной в его комнате и фактически обнимается с ним. Если хотите, чтобы он умер от стыда, спросите его об этом.
Логичность его рассуждений подействовала на нее, как холодная вода на огонь, и восстановила ее обычное спокойствие.
Подавив эмоции, она села и ровным тоном разъяснила ему обстоятельства и цель ее визита к Марк-Антуану. Если то, что она говорила, и можно было рассматривать как попытку снять с себя подозрение, то голос ее отнюдь не был просительным. Ее рассказ длился довольно долго, и слабость Вендрамина заставила его тоже сесть, слушая ее. Поверил ли он ей – неизвестно; по крайней мере, заговорил он о неправдоподобии рассказанной ею истории:
