Фредерик Марриет - Корабль-призрак
Минхер Ван Штруме, казалось, не испытывал большого желания долго задерживаться на палубе. Он попросил показать ему каюту и последовал за капитаном, пробираясь среди свернутых в бухты канатов. Дверь каюты открылась, и суперкарго исчез за ней.
Якорь был выбран и уложен на палубе, когда из каюты, отведенной представителю, раздалось нервное позванивание колокольчика.
— Что бы это могло значить? — спросил, вытаскивая трубку изо рта, минхер Клоотс, который направился было на бак. — Минхер Вандердекен, не соизволите ли справиться об этом?
Филипп прошел на корму. Колокольчик продолжал беспрерывно звенеть. Открыв дверь каюты, Филипп увидел, что представитель сидит на корточках на столе и с перекошенным от страха лицом дергает за шнур колокольчика, свисавшего с потолка. Парика на его голове не было, и голый череп придавал ему очень смешное выражение.
— Что случилось, минхер? — спросил Филипп.
— Что случилось? — возбужденно переспросил Ван Штруме. — Позовите сюда людей с ружьями! Быстрей, я говорю! Разве можно допустить, чтобы меня здесь задушили, разорвали на кусочки и проглотили? Ради Бога, не глядите на меня так, а сделайте хоть что-нибудь! Смотрите, эта бестия уже приближается к столу!
Филипп посмотрел в ту сторону, куда указывал суперкарго, и увидел маленького медвежонка, который развлекался париком, то подбрасывая его лапами, то засовывая в него свою морду. Эта неожиданная встреча вначале тоже напугала Филиппа, однако, поразмыслив мгновение, он подумал, что зверь не опасен, иначе он не разгуливал бы так свободно по судну. Вместе с тем у Филиппа не было и желания приблизиться к нему, ведь он не знал его повадок. Конец этой неловкости положил появившийся в каюте капитан.
— Что с вами, минхер? — спросил Клоотс. — Ах, вон что! Теперь я вижу! Это же Иоанес! — капитан подошел к медведю, поприветствовал его пинком и отобрал парик. — Выйди вон, Иоанес! Ну, выходи же, малыш! — повысил он голос и вытолкал зверя на палубу. — Минхер Ван Штруме! — продолжал он. — Я очень сожалею! Вот ваш парик! Закройте дверь, минхер Вандердекен, медвежонок может прибежать снова, поскольку любит меня сверх всякой меры!
Как только дверь каюты закрылась, минхер Ван Штруме соскользнул со стола на стоявший рядом стул с высокой спинкой, потряс потрепанные локоны парика, прикрыл им свой череп, поправил манжеты, принял вид магистра, стукнул тростью об пол и произнес:
— Минхер Клоотс! Что за неуважение вы позволяете себе по отношению к представителю могущественной Компании?
— О, Боже небесный! — воскликнул тот. — Никакого неуважения! Это лишь медвежонок и, как вы видите, совсем кроткий, даже с незнакомыми! Он принадлежит мне. Я получил его, когда ему не было еще и трех месяцев. Это всего лишь маленькое недоразумение! Старший рулевой, минхер Хиллебрант, запихнул его в каюту, чтобы он не мешался под ногами, когда поднимаются якоря, и совсем забыл про него! Я очень сожалею, минхер Ван Штруме, но мишка сюда никогда больше не войдет, если вы, конечно, сами не изъявите желания поиграть с ним.
— Поиграть с ним? Мне, представителю Компании, играть с медведем? Минхер Клоотс! Эту бестию следует немедленно выбросить за борт!
— Никогда! — отвечал капитан. — Я не могу выбросить за борт зверя, который любит меня и которого люблю я, минхер Ван Штруме!
— Ну, тогда, капитан Клоотс, вы будете иметь дело с Компанией, которой я обо всем вынужден доложить. У вас отберут лицензию, а ваши деньги за фрахт будут конфискованы.
Клоотс, как и большинство голландцев, был находчив, а высокомерие тощего представителя ему — толстяку — пришлось не по душе.
— В лицензии ничего не сказано о том, что я не могу иметь на борту животное, — возразил он.
— По распоряжению Компании, — проговорил Ван Штруме, придавая лицу важное выражение, усаживаясь удобно и закидывая ногу на ногу, — вы обязаны брать на борт редких иностранных животных, которых посылают коронованному семейству губернаторы и владельцы факторий, таких, как львы, тигры, слоны и другие звери Востока. Но капитанам, нанятым по лицензиям, ни в коем случае не разрешается брать по собственному желанию на судно каких-либо зверей, и данный случай следует рассматривать как нарушение запрета на частную торговлю!
— Я не собираюсь продавать своего медведя, минхер Ван Штруме, — снова возразил моряк.
— Но все равно, он должен быть незамедлительно удален с корабля! — настаивал представитель. — Я приказываю убрать его, минхер Клоотс! Иначе ответственность за последствия ляжет на вас!
— Тогда придется отдать якоря, минхер Ван Штруме, и решать вопрос на берегу. Настоит могущественная Компания на том, что зверю не место на судне, то так и будет. Но подумайте, минхер, тогда мы лишимся конвоя и будем вынуждены идти одни.
От такого довода спесь представителя умерилась — он испугался остаться в море без конвоя, и этот страх пересилил у него страх перед медвежонком.
— Минхер Клоотс, — начал он, — у меня нет желания быть слишком строгим. Если зверя посадят на цепь и он не сможет приблизиться ко мне, тогда я соглашусь, чтобы он остался на борту.
— Я постараюсь, насколько смогу, чтобы он не попадался вам на пути, — заверил капитан. — Но если я посажу это создание на цепь, оно будет выть день и ночь, и вы не сможете уснуть, минхер!
Заметив, что капитан хитрит и не внемлет его наставлениям, суперкарго прибег к тому, чем обычно пользуются в таких случаях малодушные люди: он затаил на него в своем сердце злобу и снисходительным тоном произнес:
— Ладно, минхер Клоотс, ваш зверь может оставаться на борту.
Капитан и Филипп покинули каюту. Выходя, Клоотс, который был не в лучшем расположении духа, пробормотал:
— Если Компания посылает на корабль свою обезьяну, то я тоже могу иметь на борту своего медведя!
От этой остроты настроение у минхера Клоотса вскоре вновь поднялось.
Глава девятая
Флотилия, направлявшаяся в Ост-Индию, продолжала плавание к Мысу при меняющемся ветре и изменчивой погоде. Некоторые корабли отделились от конвоя, согласовав с ним место сбора, чтобы оттуда снова всем вместе отправиться дальше.
Вскоре Филипп начал выполнять на корабле кое-какую работу. Он с усердием стремился познать морскую науку и тем самым отвлекался от мыслей, которые привели его на корабль. Старательно выполняя работу, он тратил много физических сил и от усталости засыпал крепким спокойным сном.
За короткое время Филипп стал любимцем капитана и довольно близко сошелся со старшим рулевым минхером Хиллебрантом. Второй рулевой, которого звали Штруц, был сумасбродным молодым человеком, и Филипп с ним общался мало. Суперкарго, минхер Якоб Янс Ван Штруме, редко выглядывал из своей каюты и не показывался на палубе потому, что медведь Иоанес так и не был посажен на цепь. Не проходило дня, чтобы представитель не просматривал свой рапорт о происшествии с медведем. Рапорт он держал наготове, чтобы при первой же возможности переправить его в Компанию, но каждый раз, перечитывая этот документ, он вносил в него изменения, которые, по его мнению, должны были придать вес жалобам и нанести больший вред благополучию капитана.
