Рафаэль Сабатини - Морской Ястреб. Одураченный Фортуной. Венецианская маска (сборник)
– Не будем мешать интимной беседе, Рокко, – произнес синьор Леонардо, беря его под руку. – Давайте лучше пойдем к левантинцу Фосколо и будем превозносить Гоцци,[220] чтобы позлить его.
Оставшись наедине с Марк-Антуаном, женщина, выдававшая себя за его вдову, засыпала его вопросами. Прежде всего она хотела знать, зачем он приехал в Венецию, а также в каких отношениях он находится с семейством Пиццамани. Вопросы она задавала довольно игривым тоном, но он предпочел не обращать на это внимания.
Он объяснил, что познакомился с Пиццамани в Лондоне, когда граф служил там в качестве венецианского посланника, и он подружился со всей семьей.
– Особенно с одним из ее членов, да? – спросила она, лукаво глядя на него поверх веера.
– Да-да, с Доменико.
– Вы меня разочаровали. Значит, Леонардо расстраивается напрасно?
– Леонардо расстраивается? Из-за меня?
– Вам, конечно, известно, что он собирается жениться на Изотте Пиццамано. А в вас ему чудится соперник.
– И он оставил нас с вами наедине, чтобы вы выяснили, есть ли у него для этого основания?
Виконтесса была поражена:
– Боже, как вы, англичане, прямолинейны! Это делает вас неотразимыми. Какие суровые взгляды вы порой бросаете на женщин! Вас просто невозможно обмануть. Я, правда, и не собираюсь этого делать. Скажите, вам можно доверять секреты?
– Проверьте это, если сомневаетесь.
– Ваша догадка относительно Леонардо верна. Зная его, это нетрудно было предположить. Он ни за что не оставил бы нас наедине, если бы у него не было особой причины для этого.
– Надеюсь, он и в дальнейшем будет находить для этого какую-нибудь причину. Я что, расстраиваю его также и в связи с вами?
– Неужели вы настолько лишены галантности, что это вас удивляет?
– Меня удивляет, насколько его ревность всеохватна. Неужели в Венеции нет дам, дружба с которыми не подвергала бы меня опасности быть убитым месье Вендрамином из ревности?
– Вы шутите, а я говорю серьезно. Нет, правда, очень серьезно. Он ревнив, как испанец, и опасен. Значит, в отношении монны Изотты я могу его успокоить?
– Если я интересую вас в достаточной степени, чтобы не желать моей смерти.
– Я вовсе этого не желаю. Я хочу видеть вас почаще.
– Несмотря на испанскую ревность этого венецианца?
– Если вы настолько храбры, что способны подшучивать над этим, навестите меня в ближайшее время. Я живу в Ка’ Гаццола, возле Риальто. Скажите гондольеру, они знают. Так вы придете?
– Мысленно я уже там.
Она кокетливо улыбнулась, и он обратил внимание на морщинки, образовавшиеся при этом вокруг ее глаз и выдававшие возраст, не столь юный, как казалось на первый взгляд.
– Вы необыкновенно предприимчивы и непринужденны для англичанина. Очевидно, вам это привилось вместе с французским языком.
Появились Вендрамин и Терци. Марк-Антуан встал и склонился над рукой виконтессы.
– Так я буду вас ждать, – сказала она. – Не забудьте!
– Это совершенно лишнее добавление.
Терци взялся познакомить его с другими присутствующими и протянул бокал. Слушая за мальвазией оживленные рассуждения двух дилетантов о сонете, Марк-Антуан увидел, что Вендрамин занял его место возле маленькой лжевиконтессы и беседует с ней с чрезвычайно серьезным видом.
Вопрос о том, насколько тесно связан Вендрамин с этой женщиной, был не так уж важен по сравнению с другой дилеммой. Зная, что она тайный агент Французской республики и перед ней поставлена задача завербовать Вендрамина, столь важную для антиякобинских сил фигуру, Марк-Антуан должен был немедленно разоблачить виконтессу. Если бы это был мужчина, Марк-Антуан, не задумываясь, так и сделал бы. Но мысль о том, что удавка сожмет тонкую белую шею изящной и хрупкой женщины, останавливала его. Рыцарский дух восставал против долга. Тот факт, что успешный подкуп Вендрамина освободил бы Изотту от обязательств перед ним – даже если не брать в расчет личные интересы самого Марк-Антуана, – делал задачу и вовсе невыполнимой. Но долг повелевал ему тем не менее действовать.
В результате он отложил разрешение конфликта между личными устремлениями и политическими целями до того времени, когда ситуация прояснится, и решил, что будет внимательно следить за своей очаровательной вдовой и за ее успехами в деле совращения Вендрамина.
С этой целью спустя несколько дней он вновь посетил французское посольство. В Венеции царило возбуждение, вызванное известием, что Австрия, оправдываясь необходимостью военного времени, заняла крепость Пескьеру.
Лаллеман воспринял эту новость, потирая руки.
– Теперь, – сказал он, – путь перед нами открыт. Если Венеция смирилась с тем, что австрийцы оккупируют ее территорию, у нее не будет оснований жаловаться, когда мы сделаем то же самое. Не вижу, какие претензии может предъявлять невооруженный нейтралитет.
– Если благодаря этому вы перестанете безрассудно транжирить государственные средства, значит все к лучшему, – едко заметил Марк-Антуан.
Лаллеман поднял голову от бумаг:
– Какая муха вас опять укусила? Когда это я транжирил деньги?
– Когда безуспешно пытались подкупить Вендрамина.
– Безуспешно? А, ясно, что вы имеете в виду. Я вижу, вы в курсе событий.
– В общем, да. Я вижу лихорадочную подготовку к войне, внезапно сменившую мирное безразличие, и понимаю, в чем причина: в красноречии Вендрамина, которым он блеснул на последнем заседании Совета, где его поддержал весь этот нищий сброд. Вы потратили столько средств и усилий на его вербовку и ничего не добились.
– Да бросьте! – Лаллеман вытянул вперед руку и сжал ее в кулак. – Он у меня вот где!
– Почему же тогда вы позволяете ему распинаться насчет вооружения и обороны государства? Сколько еще он будет работать на астрофилов?
– Всему свое время, гражданин полномочный представитель. Чем глубже он увязнет в этом болоте, тем труднее ему будет из него выбраться. – Посол протянул Марк-Антуану два конверта. – Тут письма для вас.
Одно из них было от Барраса. Директор писал о разных текущих делах и особо подчеркнул необходимость сотрудничества с Бонапартом и оказания ему всяческой помощи. Разница с его прежними отзывами о командующем Итальянской армией бросалась в глаза и свидетельствовала о растущем авторитете последнего.
Автором второго письма был сам Бонапарт. Письмо отличалось холодным повелительным тоном и грубовато-отрывистым языком и пестрело орфографическими ошибками. Генерал Бонапарт требовал, чтобы были произведены замеры глубины каналов, по которым можно войти в город Венецию. Командующий добавлял, что дает аналогичные указания Лаллеману, и велел полномочному представителю постоянно сотрудничать с послом.
