Джозеф Конрад - Лорд Джим. Тайфун (сборник)
Ясно, что он поверил Брауну; не было причины сомневаться в его словах, правдивость которых словно подтверждалась грубой откровенностью, какой-то мужественной искренностью в признании последствий его поступков. Но Джим не знал безграничного эгоизма этого человека, который, словно натолкнувшийся на препятствие деспот, приходил в негодование и мстительное бешенство, когда противились его воле. Хотя Джим и поверил Брауну, но, видимо, он беспокоился, как бы не было недоразумения, которое могло привести к стычке и кровопролитию. Вот почему, как только ушли малайские вожди, он попросил Джюэл принести ему поесть, так как он собирается уйти из форта, чтобы принять на себя командование в городе. Когда она стала возражать, ссылаясь на его усталость, он сказал, что может случиться несчастье, а этого он никогда себе не простит.
– Я отвечаю за жизнь каждого человека в стране, – сказал он.
Сначала он был мрачен. Она сама ему прислуживала, принимая тарелки и блюда (из сервиза, подаренного Штейном) из рук Тамб Итама. Немного погодя он развеселился, сказал ей, что еще на одну ночь ей придется взять на себя командование фортом.
– Нам нельзя спать, старушка, – заявил он, – пока наш народ в опасности.
Позже он шутя заметил, что она была мужественнее их всех.
– Если бы ты и Даин Уорис сделали то, что задумали, – ни один из этих бродяг не остался бы в живых.
– Они очень плохие? – спросила она, наклоняясь над его стулом.
– Человек часто поступает плохо, хотя он немногим хуже других людей, – секунду поколебавшись, ответил он.
Тамб Итам последовал за своим господином к пристани перед фортом. Ночь была ясная, но безлунная; на середине реки было темно, а вода у берегов отражала свет многих костров («Как в ночи рамазана»[23], – сказал Тамб Итам). Военные лодки тихо плыли по темной полосе или неподвижно лежали на якоре в журчащей воде. В ту ночь Тамб Итаму пришлось долго грести в каноэ и следовать по пятам за своим господином; они ходили вверх и вниз по улице, где пылали костры, удалялись вглубь, к предместьям поселка, где маленькие отряды стояли на страже в полях. Тюан Джим отдавал приказания, и ему повиновались. Наконец они подошли к частоколу раджи, где расположился на эту ночь отряд из людей Джима. Старый раджа рано поутру бежал со своими женщинами в маленький домик, принадлежавший ему и расположенный неподалеку от лесной деревушки на берегу притока. Кассим остался и с видом энергичным и внимательным присутствовал на совете, чтобы дать отчет о дипломатии минувшего дня. Он был очень недоволен, но, по обыкновению, улыбался, спокойный и настороженный, и прикинулся в высшей степени обрадованным, когда Джим сурово заявил ему, что на эту ночь введет своих людей за частокол раджи. Когда закончилось совещание, слышали, как он подходил то к одному, то к другому вождю и громко, с благодарностью говорил о том, что во время отсутствия раджи имущество его будет охраняться.
Около десяти часов Джим ввел своих людей. Частокол возвышался над устьем речонки, и Джим думал оставаться здесь до тех пор, пока не отправится в путь Браун. Развели маленький костер на низком, поросшем травой мысе за стеной из кольев, и Тамб Итам принес складной стул для своего господина. Джим посоветовал ему лечь спать. Тамб Итам притащил циновку и улегся поблизости, но спать не мог, хотя и знал, что еще до рассвета ему предстоит отправиться в путь с важным поручением. Его господин, опустив голову и заложив руки за спину, шагал взад и вперед перед костром. Лицо его было печально. Когда Джим приближался к Тамб Итаму, тот прикидывался спящим, чтобы его господин не знал, что за ним наблюдают. Наконец Джим остановился, посмотрел на него вниз и мягко сказал:
– Пора.
Тамб Итам тотчас же поднялся и стал готовиться в путь. Он должен был спуститься вниз по реке, на час опередив лодку Брауна, и формально объявить Даину Уорису, что белых следует пропустить, не причиняя им вреда. Джим никому другому не доверил бы этого поручения. Перед уходом Тамб Итам попросил какой-нибудь предмет, подтверждающий, что он – Тамб Итам – послан Джимом. Собственно, это была простая формальность, так как всем было известно, какое положение он занимает при Джиме.
– Тюан, – сказал он, – я несу важное послание – твои собственные слова.
Его господин сунул руку в карман, затем в другой и наконец снял с указательного пальца серебряное кольцо Штейна, которое обычно носил, и передал Тамб Итаму. Когда Тамб Итам отправился в путь, в лагере Брауна было темно, и только маленький огонек мерцал сквозь ветви одного из деревьев, срубленных белыми.
Рано вечером Браун получил от Джима сложенный листок бумаги, на котором было написано: «Путь свободен. Отправляйтесь, как только ваша лодка поднимется на волнах утреннего прилива. Пусть ваши люди будут осторожны. В кустах по обеим сторонам речонки и за частоколом при устье спрятаны вооруженные люди. У вас не было бы ни одного шанса на успех, но я не думаю, чтобы вы хотели кровопролития».
Браун прочел записку, разорвал ее на мелкие кусочки и, повернувшись к Корнелиусу, который принес послание, насмешливо сказал:
– Прощайте, мой друг!
В тот день Корнелиус был в форту и вертелся вокруг дома Джима. Джим вручил ему записку, так как тот говорил по-английски, был известен Брауну и не подвергался риску попасть под выстрел одного из его людей, что легко могло случиться с кем-нибудь из малайцев, в темноте приближающихся к холму.
Корнелиус, вручив послание, не уходил. Браун сидел у маленького костра; все остальные лежали.
– Я мог бы вам сказать кое-что приятное, – угрюмо пробормотал Корнелиус.
Браун не обратил на него внимания.
– Вы его не убили, – продолжал тот, – а что вы за это получаете? Вы могли бы забрать все деньги у раджи и очистить дома буги, а теперь у вас нет ничего.
– Проваливайте-ка отсюда, – проворчал Браун, даже не глядя на него.
Но Корнелиус уселся рядом с ним и стал ему что-то нашептывать, изредка притрагиваясь к его локтю. То, что он сказал, заставило Брауна с проклятием выпрямиться: Корнелиус сообщил ему о вооруженном отряде Даина Уориса в низовьях реки. Сначала Браун решил, что его предали, но, поразмыслив, убедился, что о предательстве не могло быть и речи. Он ничего не сказал, и немного погодя Корнелиус равнодушным тоном заметил, что есть другой, обходной путь, хорошо ему известный.
– Полезные сведения, – сказал Браун, настораживаясь, и Корнелиус заговорил о том, что происходит в поселке, повторил речи, произнесенные на совете, ровным голосом жужжа в ухо Брауна, словно не желая будить спящих.
