Город пробужденный (ЛП) - Суйковский Богуслав

— Я не могу дать ни одного человека! — упрямо повторил все еще хмурый Гасдрубал. — Если уж ты так непременно хочешь, то снимай с главных стен!

— Но я ведь уже снял оттуда свой отряд! Больше нельзя! Ни в коем случае! А здесь…

Гасдрубал с досадой отвернулся, не сказав ни слова. Кадмос с минуту стоял неподвижно, сдерживая страшный, овладевавший им гнев, и наконец снова заговорил:

— Еще одно дело, вождь. Мои люди со вчерашнего дня ничего не ели! Да и вчера ели мало! Они слабеют…

— Я тоже! — снова взорвался гневом Гасдрубал. — Тебе хорошо! У тебя жена рядом, и она ест то же, что и войско! А я смотрю, как моя жена и дети иссыхают от голода! Что я тебе дам? Последних коней забили вчера!

После паузы он добавил тише, тоном почти отчаянной или безнадежно горькой иронии:

— Обратись к народу!

Кадмос гневно выпрямился.

— Это приказ, вождь, или совет? Потому что если совет, то я ему не последую! Этому совету — нет! Народ сам умирает от голода! Отчаяние охватывает, когда на них смотришь! Живые скелеты! Они нашли силы, чтобы сражаться, но теперь умирают от изнеможения и голода! Это мы должны им помочь!

— Как? Ты обезумел, Кадмос!

— Нет, вождь! — Кадмос указал вдаль, за стены. За лишенными деревьев кладбищами виднелся римский лагерь. Они расположились в открытом поле, словно на временной стоянке, без палаток, но дым от костров поднимался во многих местах. — Я не обезумел! Вот где пища! Они измотаны неудачным штурмом, они ничего не ждут! Они ведь даже рвом не окружили свой лагерь! Вождь, дай мне… — он оборвал себя и быстро поправился: — Возьми всю силу, всех, кто у тебя здесь, на стене, и ударь! Внезапно, яростно, как сражается Карт Хадашт! Ты разобьешь эти отряды, сбросишь их в море, захватишь запасы продовольствия! И какое это произведет впечатление на Сципиона, на всех римлян! Вождь, сейчас — подходящий момент! Они как раз варят еду! Отдыхают…

— Но это же безумие! — гневно прервал его Гасдрубал. — С этими людьми, измученными, ослабленными голодом, выходить в открытое поле…

— Не выходить, а вырваться! Не тратить время на построение, не дать римлянам сомкнуть ряды! Ударить внезапно, как молния, как бьется сражающийся народ!

— Я командую войском! — сурово ответил вождь. — У тебя сегодня безумные замыслы, Кадмос!

Кадмос хорошо знал Гасдрубала и понимал, что когда тот говорит таким тоном, никакие доводы уже не помогут. С отчаянием он взглянул на римский лагерь, отвернулся, сглотнул.

— Я привел пленника, господин! — произнес он спокойно, хоть и слегка охрипшим голосом. — Может, захочешь его допросить?

— Разумеется! Давно у нас не было пленников! Где он?

— Вон там, в саду, его стерегут мои люди.

— Пойдем! — решил Гасдрубал.

Пленник по доспехам, по пурпурному плащу и мечу с золотой рукоятью понял, что к нему подходит вождь, и выпрямился по уставу. Должно быть, это был какой-то ветеран, ибо лицо его было обожжено до темно-коричневого цвета, а на руках и ногах виднелись шрамы. Доспехи с него уже сорвали солдаты Кадмоса, так что теперь он стоял перед противниками лишь в простой, рваной тунике.

Но смотрел он на них спокойно, не выказывая ни страха, ни боли, хотя кровь из раздробленного правого плеча все еще текла, капая тяжелыми каплями на землю.

— Кто ты? — резко спросил Гасдрубал.

Пленник ответил спокойно:

— Римский солдат. Теперь ваш пленник.

— Твое имя?

— Зачем оно тебе, вождь? Оно не принесет славы духам моих предков, если я произнесу его здесь!

— Разумеется, не принесет! Вы как разбойники напали на нашу страну, убиваете народ!

— Я лишь солдат и исполняю приказы! — все так же спокойно ответил пленник.

— Ты римлянин? — внезапно спросил Кадмос.

Лицо пленника словно на миг прояснилось.

— Нет. Я из осков. Нам лишь обещали гражданство.

— Из какого ты легиона?

— Из римского! — пробормотал пленник.

— Номер? Название?

— Не скажу! — ответ был коротким и решительным, голос — спокойным.

— Ага! Как и когда вас перебросили на дамбу перед нашим портом?

— Не скажу!

— Сколько центурий или манипулов атакует со стороны порта?

— Более чем достаточно для вас!

— Ты дерзок, солдат! — воскликнул Гасдрубал. — Пытками мы вырвем из тебя все сведения! Знай это!

Пленник лишь дерзко рассмеялся. Кадмос попытался воззвать к нему снова.

— Ты оск, а не римлянин. Ты сам говоришь, что гражданские права вам лишь обещаны. Рим покорил вас силой. Вы защищались, как сейчас защищаемся мы. Неужели ты не понимаешь, что если мы победим, то и вам будет лучше? Вы должны были бы скорее помогать нам! Если мы отпустим тебя на свободу, станешь ли ты призывать своих соплеменников отказаться от дальнейшей борьбы? Я ведь знаю, что в римских рядах много италиков, а не римлян!

Пленник с презрением взглянул на говорившего.

— Ты оскорбляешь меня, пуниец, такими словами! И речи твои глупы! Римляне — италики, и мы — италики, и мы должны сражаться с вами!

— Пустая трата времени! — с досадой прервал его Гасдрубал, перейдя на пунийский. — Да и хотя бы за одну лишь отвагу он заслужил чего-то лучшего, чем смерть от руки палача, а еды у нас нет даже для своих людей!

— Да, а отпустить его — он уже слишком много видел! Сципион, видно, не знает, какой у нас голод, если атакует, вместо того чтобы ждать, пока мы все перемрем!

— Вот именно. Что ж, надо его убить!

Кадмос покачал головой.

— Это доблестный воин!

Он кивнул одному из солдат, велел подать себе меч и бросил его к ногам римлянина.

— Возьми. Если не хочешь меня слушать, то… понимаешь? К своим ты вернуться не можешь, держать тебя в неволе мы не хотим!

Пленник понял. Он медленно наклонился и левой рукой поднял меч. С минуту он разглядывал его, взвешивал в руке. Не глядя на врагов, он прошептал:

— Хорошо. Но… пусть меня оставят одного!

Гасдрубал кивнул.

— Отвести его в сады того пустого дворца. Сбежать оттуда он не сможет. И оставить его там одного. Волки издыхают в чаще!

Он повернулся к Кадмосу.

— А мы? — коротко спросил он.

— Мы победим вместе с народом на улицах нашего города! Только дай мне половину своих сил!

— Нет! Отсюда нельзя увести ни одного солдата! — упрямо ответил Гасдрубал.

60

На третий день к вечеру бои утихли. Римляне захватили военный порт, в кровопролитных схватках пробились к площади Ганнона, но там их снова остановил Кадмос, по-прежнему опиравшийся на сражающийся народ.

Занятая римлянами часть города представляла собой уже лишь груду развалин и пепелищ, ибо за каждый дом, за каждый переулок шли яростные бои, которые велись до последнего. Римляне продвигались медленно, пробивали стены в домах, поджигали, рушили, повсюду встречая неуступчивое сопротивление. Народ словно за эти дни постиг науку уличной войны. Уже почти без приказов, стихийно возникавшие группы возводили баррикады, через пробитые в стенах домов проходы атаковали нападавших в самых неожиданных местах, преграждали им путь везде, где те пытались обойти баррикады с флангов.

Страшные, беспощадные схватки внезапно вспыхивали в глубине тихих двориков, во мраке жилищ бедняков, на лестницах. Где бы ни начинали бить в стены римские кирки и железные ломы, там тотчас же оказывалась группа защитников.

Кадмос, однако, с отчаянием смотрел на людей. Голод отнимал последние силы. В минуты затишья и передышки они не садились, даже не падали — они просто оседали, так бессильно, так безразлично к тому, где и на что опускаются, что казалось, это последнее движение умирающего. И замирали, потом без движения, без слова, без стона, — неведомо, живые еще или уже мертвые. Даже сходить за водой становилось все труднее найти желающих или достаточно сильных.

Но еще хватало крика: «К оружию! Римляне идут! К оружию!», чтобы эти безвольные скелеты зашевелились, с отчаянным усилием поднялись, взяли в руки оружие, ставшее для них непомерно тяжелым.