Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода
Эти люди говорят не меньше женщин, и все же в их рассуждениях нет ничего женского; напротив, их следует похвалить за ум и прозорливость. Мурзуфл и бритт тратят больше, чем подобает, времени на то, что громят словесно тех, кто захватывает чужие земли, и, словно давние единомышленники, разносят в пух и прах все армии завоевателей. Делают они это только для того, чтобы поддеть меня и посмеяться над моей неловкостью, но все же не теряют душевной доброты.
Все это мелочи по сравнению с другими разговорами, касающимися бедствий горожан из-за вторжения армии. Эти люди обвиняют маркиза Бонифация и подозревают, какие истинные мотивы им двигали, когда он сажал на трон марионетку. С особым удовольствием Мурзуфл испытывает мою преданность маркизу, обзывая его скверными (но меткими) прозвищами и улыбаясь при этом мне, словно заговорщик. Эти люди также говорят, что лично я вызываю у них восхищение, но моя армия представляется им безликой, безымянной массой, враждебной силой. Если мы хотим, чтобы город нас полюбил, мы все должны быть добрее. Не знаю, как донести их просьбу до всех. Чувствуя неспособность выполнить подобную задачу в одиночку, я взял за правило приводить на эти встречи — с разрешения Мурзуфла — своих соратников-пилигримов. Надеюсь способствовать установлению дружеских отношений между городом и армией. Епископ Конрад отправился вместе с Бонифацием во Фракию, но к нам присоединяются другие священники, хотя это иногда приводит к сложностям. Например, заспорили два священника о теологии, и греческий процитировал высказывание последнего патриарха (у них это вроде нашего Папы), который заявил, что предпочел бы правление мусульман правлению католиков, ибо мусульмане не станут принуждать его сменить веру, а католики наверняка заставят следовать римским обрядам. Я все еще пребываю в потрясении от различий в церковных доктринах. Греки, например, редко причащаются, ибо относятся к этому таинству с чрезвычайным почтением и готовятся к нему по нескольку недель. Эти люди говорят о смерти, как о подземном царстве Аида, куда умершие души отвозит Харон — вообще языческая фигура! И церковь их не поправляет, ибо саму церковь, кажется, не волнуют вопросы загробной жизни. Священники утверждают, что нам не дано знать, в каком состоянии пребывает душа между смертью и Судным днем, а потому земная церковь там не правит. Джамиля и бритт с восторгом приветствуют подобные рассуждения, и мне они кажутся не бессмысленными. Однако я не понимаю, как можно исповедовать религию, которая точно не знает, что произойдет с тобой после смерти и чем священник может тебе помочь в смертный час.
Напишу об одном радостном событии: на прошлой неделе дом Мурзуфла посетил личный помощник Балдуина Фландрского. После пира он рассказал своему хозяину много хорошего о национальном греческом характере и пропел дифирамбы нашему хозяину, Мурзуфлу, и его подруге. Все это маленькие победы, но, возможно, они приведут к большой.
Еще об одной победе, вовсе не маленькой, но пока не завершенной: Мурзуфл ежедневно пытается выяснить, где император Исаак держит голову Иоанна Крестителя. Если бы только мы отыскали эту реликвию и я или мессир Балдуин вернули ее в монастырь, по праву владеющий ею, то армию приветствовали бы как защитницу городских святынь. Возможно, Мурзуфла ждет успех, а пока я радуюсь его обществу, ибо он единственный из всех, кого я знаю, обладает таким же шумным и энергичным характером, как мой брат, которого мне очень не хватает, пока он сражается во Фракии.
Мы с Грегором и Джамилей хорошо проводили время в эти недели, но жили, словно изолированные от всего. Отношения между армией и греками портились с каждым днем. К примеру: часть защитной стены, смотрящей на бухту, была снесена по приказу маркиза в день коронации, а сейчас ее восстанавливали горожане-добровольцы, причем император Исаак даже не пытался остановить их. Грегор пробовал поговорить с добровольцами, но его усилия ни к чему не привели. Он даже обратился за помощью к Мурзуфлу, но тот не знал, кто стоит за всем этим, и не смог выяснить. Грек чрезвычайно нервничал по любому поводу, способному привлечь к нему людское внимание.
— У меня лучше получается, когда я действую в тишине, подальше от всеобщего внимания, — сказал он, подмигнув мне. — Ты ведь понимаешь, о чем я, бритт? Мы с тобой, как родственные души. Лишь бы было побольше свободы и поменьше глупых условностей!
К концу месяца, теперь уже глубокой осенью, с холмов вернулись иудеи и привезли древесину, чтобы отстроить Перу. Значит, у Джамили вскоре появится дом, и она больше не будет спать там, где я мог найти ее ранним утром и самым поздним вечером. Я радовался за нее и одновременно грустил, а потому в качестве самонаказания за подобный эгоизм предложил иудеям свою помощь в строительстве, если только Самуил доверит мне молоток.
Но пилигримам, а также беженцам, пострадавшим при пожаре, понравилась идея задарма разжиться лесоматериалом, и они силой отбили его у заготовителей. Грегор вместе с несколькими рыцарями попытался помешать этому, тоже применив силу, и тогда завязались стычки между разными группировками воинов.
Вот когда Грегор проявил себя как искусный политик, придумав такое, что никогда бы не пришло в голову ни Отто, ни Джамиле, ни мне. Он предложил устроить судебный поединок, довольно сложный способ установления справедливости, при котором победитель боя объявляется правомочным владельцем спорной собственности. Заготовленный лес стал призом для того, кто выиграет в ряде состязаний, или в поединке, или в кулачном бою. Команда Грегора вернула все выигранное Пере (откуда, что неудивительно, бревна снова часто увозили проигравшие команды).
Священников, державшихся в стороне, беспокоила эта двойная ересь: во-первых, пилигримы устроили небольшой турнир (а турниры им были запрещены), во-вторых, все это было затеяно для того, чтобы защитить собственность иудеев, Но потом и священники убедились в разумности предпринятых мер: воины таким образом поддерживали боевую форму и в то же время выплескивали лишнюю агрессивность. Я предложил, чтобы команда, противостоящая Грегору, пожертвовала свой «выигрыш» на строительство зимних хижин для священников, и тогда у тех пропали последние сомнения по этому поводу. Все это сделало из иудеев своего рода местных знаменитостей, так как именно из-за них (хотя они сами того не желали) был устроен настоящий рыцарский турнир, совсем как в былые времена. Пере это не особенно помогло, зато уберегло ее жителей от дальнейших бед и, по крайней мере, помогло заполнить время до возвращения основной части армии.
А потом основная часть армии все-таки вернулась. На несколько месяцев раньше, чем мы ее ждали.
52
Никакой официальной причины названо не было, но глашатаи распустили слух, что император Алексей решил вернуться домой раньше намеченного срока, когда до него дошли известия, что отношения между пилигримами и греками день ото дня все хуже. И это несмотря на усилия Грегора примирить обе стороны.
Глашатаи объявили, что возвращение неизбежно. Грегор собирался на границу лагеря, чтобы приветствовать триумфальное возвращение тестя. Все назначенные поединки были отменены. Иудеи, включая Джамилю, ретировались в пока что не отстроенную Перу и замкнули за собой ворота. Беженцы, пострадавшие при пожаре, бросились наводить в лагере порядок, чтобы продемонстрировать вернувшимся воинам, что они не зря так долго пользуются предоставленным кровом.
День или два мы все пребывали в состоянии тревожного ожидания. Ни я, ни Грегор не хотели видеть Бонифация, но по Отто мы искренне соскучились. Мне также было любопытно, как пережила этот поход Лилиана. Получив возможность общаться (в определенных пределах) с желанной женщиной, я проникся к Отто сочувствием.
А потом к нашей хижине пришел глашатай и сообщил Грегору о том, что армия уже на подходе (в несколько расстроенном боевом порядке, но все-таки не толпой). Грегор надел свой лучший официальный наряд и уселся на самый высокий сундук, пока оба Ричардуса шнуровали ему сапоги. Я ради практики стал наигрывать «Календу мая», безвкусную песню, о которой даже ни разу не вспомнил на протяжении трех благословенных месяцев.
Раздался стук в дверь. Я отложил лютню и пошел открывать, ожидая увидеть гонцов от Бонифация, пришедших за Грегором.
За дверью оказалась Джамиля. Вид у нее был серьезный. Не то чтобы мрачный, а скорее безрадостно покорный.
— Что на этот раз понадобилось Самуилу? — поинтересовался я вместо приветствия.
Она покачала головой.
— Ты унижаешь себя, опускаясь до такого примитивного цинизма, — сказала она. — Прийти сюда была моя идея.
— И что это за идея? — поинтересовался из хижины Грегор.
Он для пробы согнул и разогнул колени, проверяя крепость шнуровки, удовлетворенно кивнул и взмахом руки отправил Ричардусов по своим делам. Они снова уселись за шахматы.
