Николь Галланд - Трон императора: История Четвертого крестового похода
Но самым примечательным в этой комнате был все-таки Грегор. Он выхаживал у левой стены с большими открытыми окнами, глядящими на галерею. Когда мы появились, он чуть не подпрыгнул от волнения.
— Ну что? — воскликнул рыцарь, подбегая к нам с распростертыми руками, словно собирался отогнать разъяренного быка.
— Все прошло гладко, — ответил я и даже зевнул, чтобы продемонстрировать ему свое полное равнодушие к тому, что мы только что совершили.
Мурзуфл, однако, слегка поморщился.
— Была одна проблемка, но я все уладил, — сказал он поспешно, заметив тревогу на наших лицах.
Мурзуфл жестом пригласил нас присесть на подушки вокруг низкого столика в центре комнаты. Мы не шелохнулись. Он повторил приглашение.
— Нет оснований для паники. Прошу вас, будьте как дома.
Бровастый подождал, пока мы все трое расположимся вокруг стола, затем позвал слугу, чтобы тот разлил вино по глазированным керамическим чашам. Наконец, убедившись, что мы успокоились, он продолжил:
— Как вы знаете, по плану нам предстояло отправить святыни в лес. Сегодня мне донесли, что есть основания сомневаться в моем доверенном лице, хотя он и родственник. Поэтому я хочу вообще не отсылать реликвии из города. Собираюсь спрятать их без всяких хитростей — я велел своим людям оставить их во Влахернском водохранилище.
— Что? — огорчился Грегор.
Мурзуфл улыбнулся нам, как юное дарование, продемонстрировавшее свои таланты любящим родственникам.
— Лодки останутся в дворцовом водохранилище вместе с реликвиями. Хитро придумано? Никто туда никогда не спускается, разве только по делу, которого у них не будет, начнем с того. Я выставлю часового. Таким образом, мы сможем незамедлительно вернуть реликвии на место, как только будет выплачен долг. Думаю, этот план даже лучше, чем тот, первый.
— Мне не нравится, что святыни до сих пор в городе, — сказал Грегор.
— Если сможешь придумать, куда их надежно спрятать, то дай мне знать, — сказал Мурзуфл, характерно пожав плечами. — А так я смогу регулярно вам сообщать, что с ними все в порядке. — Он весело улыбнулся всем нам, а так как сидел рядом с Грегором, то хлопнул рыцаря по коленке. — Друг мой, мы ведь с тобой теперь настоящие союзники!
Грегор нахмурился.
— Одну реликвию до сих пор не удалось присоединить к остальным, — мрачно изрек он.
Мурзуфл закивал.
— Голову Иоанна Крестителя, как вы называете Предтечу. Я тоже об этом все время думал.
— Ты пользуешься доверием Исаака, — многозначительно произнес Грегор.
Мурзуфл опять дернул плечом.
— Я никто при дворе, хотя, конечно, он мне вполне доверяет. Но если бы я украл ее сейчас, он бы начал поиски… а потом принялся бы разыскивать и остальные святыни.
— Выходит, самой ценной реликвией следует пожертвовать ради остальных?
Мурзуфл положил руку ему на плечо.
— Успокойся, друг мой, конечно нет. Я разыщу голову и присмотрю за ней. По крайней мере, позабочусь, чтобы с ней ничего не случилось. Во всяком случае, приму все меры, чтобы она не досталась твоему проклятому Бонифацию, императорскому кукловоду.
51
Когда мы, все трое, вернулись в лагерь, перемазанные, как чурки, и обессиленные, время шло к полудню.
— Что ж, — устало сказала Джамиля, когда мы в нерешительности замерли между хижиной и шатром.
Тут до меня дошло, что потерян единственный предлог проводить почти целый день рядом с ней. Я запаниковал, и в эту секунду, как нарочно, из шатра вышел Самуил.
Джамиля при виде Самуила мгновенно стала молчаливой, глаза потупила, как делала всегда в его присутствии. Сразу было видно, что он тоже не спал всю ночь. Самуил хмуро кивнул нам.
— Теперь, когда Джамиля вам больше не нужна, мы вернемся в Перу, — объявил он. — Я встречался вчера вечером со старейшинами. Дело решенное.
— От Перы остались одни угольки, — сказал Грегор.
— Начинаем сегодня же. Запасемся лесом, пока он все еще стоит, а то начнется восстановление сгоревшей части города, и тогда нам строить будет не из чего. — Он неловко начал переминаться с ноги на ногу, видно, не привык одалживаться, особенно у тех, кто принудил его к этому. — Но мы не знаем, как нам быть с женщинами. Куда им деться, пока мы запасаем древесину?
Я чуть не рухнул на колени, вознося благодарственную молитву.
— Пожалуйста, пусть остаются здесь, в шатре, — предложил Грегор. — Пусть только продолжат маскарад — говорят исключительно по-гречески или по-французски, ежедневно посещают мессу и не устраивают никаких религиозных ритуалов.
— Мы согласны, — сказал Самуил. — И спасибо вам. — Последнее он умудрился сказать, не выразив ни толики благодарности.
Я едва сдержался, чтобы не запеть. Уголки рта Джамили чуть приподнялись.
Так прошел еще один месяц, пока Бонифаций с Алексеем гонялись за узурпатором по всей Фракии.
Джамиля с остальными женщинами сидела в шатре, а я находил любые предлоги, чтобы проводить там дневные часы. Совершенствовался в языках и выучился играть на лютне, почти точно копируя манеру Джамили. Даже написал для нее песню:
Почему красавица, украв мою душу одним взглядом,
Потом о ней позабыла?
Глаза у нее остры, как меч, вынутый из ножен,
А со щек слетают молнии!
Женщины в шатре попадали от смеха, когда я впервые ее исполнил, а потом ущипнули меня за щеку и выразили сожаление, что я не обрезан. Одна из них даже предложила мне какой-то брис, отчего Джамиля закрыла лицо руками и так сильно хохотала, что я подумал, как бы она себе не навредила. Чем бы ни была эта штуковина, они мне ее так и не дали. После первого же дождя я заделал для них дырку в шатре, а на деньги, заработанные у Дандоло и во время ночных пиршеств у костров, купил для них дополнительные одеяла, чтобы они не страдали, когда начнутся ночные холода. Стыдно было признаваться в радости, когда вокруг творилось столько безрадостного, но чувства не поддаются разуму. Я был счастлив находиться в обществе Джамили и помогать всем, чем мог, и ей, и остальным. Для меня это был хороший месяц. Думаю, и для Грегора тоже.
Праздник святого Каллиста,
14 октября 1203 года
После перерыва я разворачиваю этот свиток, чтобы описать бездеятельный период, в котором мы находимся.
Каждый день стараюсь выполнять предписания мессира Бонифация: использую любую возможность, чтобы установить добросердечные отношения между горожанами и пилигримами, оставшимися в лагере, но не часто удается сделать это официально. Император Исаак отказывает в моих просьбах об аудиенции, а кроме того, нарушает обязательства по выплате оставшегося долга, несмотря на печально известный факт — несколько аристократических семей подверглись ограблению. Среди них был и Дука, то есть Мурзуфл. Но Бровастый все равно пребывает в приподнятом расположении духа.
Мурзуфл часто приглашает нас с бриттом и Джамилей к себе в гости, и мы принимаем эти приглашения. Он подает лучшее вино из всех, которые я когда-либо пил, и веселит нас шутками и песнями, частенько грубоватыми, заражая своим жизнелюбием. Он подарил бритту великолепный новый фидель: кедровый верх, платановый низ, украшенный гриф, а к нему набор смычков для различного музицирования. Замечательно то, что в такое неспокойное, напряженное время нашелся полный света и радости дом, распахнувший для нас двери.
Однако важнее личного удовольствия то, что эти вечера способствуют распространению добра гораздо успешнее моих официальных потуг. Мурзуфл, хоть и мелкий чиновник при дворе, знает, как мне кажется, всех и каждого в более широких слоях городского общества. Приходя к нему в дом, мы оказываемся за одним столом то с епископом православной церкви, то с пожилым евнухом высокого ранга, то с известным музыкантом, то с иудеем-лекарем, пользующим императора, то с зажиточным генуэзским купцом или всеми уважаемым резчиком по дереву. Эти люди искренне делятся с нами своими заботами, рассказывают без утайки о своей жизни (Джамиля переводит). Удивительно, как мы все похожи, несмотря на разные религиозные обычаи, языки и привычки.
Отвлекусь на личное: последнее время меня сильно заботят роды моей жены и то, что мы так далеки друг от друга. Сейчас она, должно быть, уже разрешилась от бремени, а я даже не знаю, успешно ли. И вот встречаю в доме Мурзуфла людей, которые откровенны со мной в своих рассказах о том, как сами переживали подобную ситуацию: одни уверяли, что мне следует радоваться, что не вижу ее с раздутым пузом, другие говорили, что самые прочные браки связывает дружба, а не страсть, поэтому наш брак идеален. Слышал я и другое мнение: мол, даже лучше, что сейчас мы не вместе, — не придется чересчур страдать, если вдруг она умерла при родах. Некоторые утверждали, что, какой бы далекой она сейчас ни казалась, когда я к ней вернусь и увижу нашу плоть и кровь в ребенке, она станет для меня так же дорога, как дорог Христос ангелам. Подобные замечания приводили к разговорам, которые я обычно веду со своими родными или самыми близкими друзьями.
