Сергей Шведов - Поверженный Рим
– Он скоро родится, – усмехнулся рекс Валия. – В этом ни у кого не должно быть сомнений.
Олимпий с трудом удержался от ругательства. Черт бы побрал старого негодяя Пордаку, который свел блудливую Пульхерию с вождем варваров. Этот еще не родившийся младенец может поломать всю игру епископа Амвросия. Даже если Аттал отречется от императорского достоинства, это ровным счетом ничего не изменит. Скорее только упрочит позиции рекса Валии, который будет править римской империей от имени младенца, объявленного сыном божественного Аттала.
– Мы готовы удовлетворить требования Гонория, но только в том случае, если император примет наши условия, – спокойно сказал Валия. – В случае отказа Рим и Ровена будут разграблены и опустошены.
При этих словах на лице рекса Валии не дрогнул ни один мускул, а в его карих глазах не было и тени сомнения в собственной правоте. Олимпий вдруг с тихим ужасом осознал, что этот человек способен сдержать слово. Он действительно предаст Вечный город, бывший на протяжении столетий центром мира, огню и мечу. И вина за содеянное падет не на варвара, а на несчастного Гонория, который был призван богом, дабы сохранить Рим, но оказался слишком слаб для подобной миссии.– Я передам твои слова, рекс, императору, – вежливо поклонился варвару Олимпий. – Думаю, ответ ты получишь очень скоро.
– Десять дней, – произнес Валия, и улыбка, впервые за время разговора, сошла с его лица. – Если я не получу ответ через десять дней, готы вернутся в Рим.
Посланцам Гонория ничего другого не оставалось, как раскланяться с варварами и покинуть роскошный шатер их надменного вождя. За десятилетия скитаний по чужим землям готы, похоже, привыкли к кочевой жизни. Во всяком случае, порядку, царившему в их лагере, могли бы позавидовать римские легионеры. Готский стан был обнесен рвом и окружен телегами, дабы не допустить внезапного нападения. Предосторожность, которую можно было счесть излишней, поскольку, по мнению Феона, клибонарии магистра Сара не осмелятся высунуть нос из Ровены, дабы проучить наглых варваров. Сиятельный Олимпий в ответ на слова комита финансов пожал плечами:
– Ты не о том думаешь, высокородный Феон. Посмотри на этих детей. Через пять – десять лет они станут воинами. Их величие будет унижением Рима. Если, конечно, Вечный город к тому времени будет существовать.
У Гонория сыновей нет, и ему, похоже, все равно, кто унаследует империю после его смерти. Он готов был признать своим наследником сына Аттала, но решительно отказался выпускать власть из рук.
– Пока я жив, Олимпий, я буду императором! – надменно бросил он своему любимцу.
Гонорий отличался большим упрямством и даже мог бы претерпеть некоторые неудобства ради сохранения власти, но, к сожалению, чиновники его свиты были настроены куда менее решительно. На это прискорбное обстоятельство магистр двора намекнул своему сердечному другу.
– Хочешь сказать, что меня могут отравить?
– Рекс Валия уже объявил во всеуслышание, что сохранит имущество тех патрикиев, которые проявят лояльность к новой власти. Уж слишком велик соблазн, Гонорий. Тебя окружают далеко не бедные люди, которым есть что терять.
– По-твоему, я должен принять условия Валии?
– Так ведь ничто не вечно в этом мире, божественный Гонорий, – мягко улыбнулся Олимпий. – Разве Стилихон был слабее рекса готов? Разве он не пытался диктовать тебе свою волю? И где теперь Стилихон?
– Сын руга Меровлада был человеком и христианином, а Валия если не демон, то уж во всяком случае язычник.
– И что с того? – пожал плечами магистр двора. – Язычники смертны точно так же, как и христиане.
– Ты уже принял меры, Олимпий? – спросил Гонорий, пристально глядя в глаза сердечному другу.
– Я намекнул твоей сестре Галле, что император Гонорий именно ее сына хотел бы видеть своим наследником. Ну, хотя бы по причине кровного родства.
– Вряд ли женщины способны победить там, где терпят поражение мужчины, – пренебрежительно махнул рукой император.
– Ты не прав, божественный Гонорий, – криво усмехнулся Олимпий. – Два наследника лучше, чем один. Если нам удастся рассорить древингов с готами, то до победы будет рукой подать. Сиятельный Аттал уже готов отречься от императорского достоинства. Его сын еще не родился. Ты вправе подстраховаться, божественный Гонорий, и назвать своего племянника, сына Галлы, наследником, но только в том случае, если у Пульхерии родится дочь либо младенец просто умрет.
– Я должен подумать, Олимпий, – нахмурился Гонорий. – Время у нас еще есть. Меня очень беспокоит Рим. У него сегодня непривычно вялый вид.
– В каком смысле? – не понял императора верный слуга.
– Я о петухе, Олимпий, – усмехнулся Гонорий. – Если он падет, это будет большой потерей для меня.
Расстроить планы магистра мог только один человек – епископ Амвросий. Только этот фанатик способен был уговорить императора отклонить предложения рекса Валии. Для Амвросия торжество язычника означало падение христианской веры, уже утвердившейся во всех провинциях империи. Его по большому счету не интересовала судьба Рима. Амвросий готов был пожертвовать даже Гонорием, только бы сохранить в душах людей свет истины, дарованной Христом. Но и Амвросию вряд ли удалось бы переубедить Гонория, если бы не магистр конницы Сар. Этот безумец во главе тысячи клибонариев ночью напал на готский стан. И хотя потери варваров были невелики, переполоху он наделал изрядно. Магистр пехоты Иовий, узнав о безумной выходке своего подчиненного, пришел в ярость и, прихватив с собой Олимпия, ринулся к императору.
Божественный Гонорий обихаживал кур, лицо его буквально лучилось счастьем. Он подхватил на руки здоровенного петуха и поднес его к носу магистра двора.
– Рим не пал, – сказал он, захлебываясь смехом. – Он поправился, Олимпий. Епископ Амвросий сказал, что это божье знаменье.
– Петух – знаменье?! – поразился магистр Иовий.
– Не совсем, – поморщился Гонорий. – Речь шла о победе магистра Сара. Я не приму условий язычника Валии, магистры. Слышите, не приму!
– И что же теперь? – растерянно спросил Олимпий.
– Вам с магистром Иовием предстоит спасти Рим, – спокойно сказал Гонорий. – Не петуха, его я спас и без вас, а город. Идите, магистры. Я жду от вас победы.
Иовий был потрясен. Губы его дрожали от горячего желания бросить в спину удаляющегося императора пару отборных солдатских ругательств, но в последний момент он все-таки сумел сдержать себя.
– Это конец, – проговорил он едва слышно.
– Наверное, – согласился с ним Олимпий. – Но не думаю, что Гонорий изменит свое решение. Нас обошли, Иовий, а потому придется выпить горькую чашу поражения и позора до дна.
