Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 1. Предсказание императора
«Выходи и благослови день», — подумал он.
А затем — услышал стук колес электрички, донесшийся со стороны Паддингтона. Он посмотрел на часы. Как всегда, точно по расписанию. Звук приближающегося поезда нарастал. Он взобрался на поручни моста и стал ждать, балансируя и держась за металлическую распорку. Потом посмотрел вверх.
«Скоро я все узнаю», — подумалось ему.
Приближаясь к мосту, поезд пронзительно засвистел. Перед тем как сын Врассуна прыгнул, ему показалось, что маленькая девочка позвала его по имени. Но возможно, он ошибался.
Когда весть о потере Врассуном монополии дошла до Шанхая, там устроили грандиозное празднество — такое, какого этот город, привыкший к праздникам, еще не видел. Цзян и Сюзанна отметили это событие тем, что снизили расценки на услуги в своих заведениях. Прохладный, ясный вечер располагал к тому, чтобы пьянствовать всю ночь напролет. Те, кто еще не бывал в Иностранном сеттльменте или Французской концессии, приходили целыми семьями, гадальщики расселись на всех углах, и нигде не было видно констеблей. Хозяева магазинов навалили перед окнами снопы соломы, чтобы защититься от мародеров, которые могли разбить витрины и утащить товар. После этого они присоединились к празднеству. Весь город пил, шатался по улицам, пел и танцевал.
Когда старые часы в комнате Ричарда пробили три раза, Лили опустилась на колени и подожгла шарик опия, который заранее приготовила для хозяина. В тот вечер это был уже четвертый. С улицы доносились звуки веселья, ружейные выстрелы и завывание ручных сирен.
— Сирены снаружи, сирены внутри. — Ричард оперся на локоть, наполнил легкие душистым дымом. — Все едино, Лили, все едино.
Позже той же ночью курьер шанхайской «Стар стандарт» сбросил пачку газет на тротуар на углу улиц Нанкин и Хэнань Люй. Уличное веселье продолжалось, напитки текли рекой, поэтому никто не обратил внимания на заголовок, набранный крупным шрифтом на первой полосе. «Тайпины грозят покончить с опием на своих территориях». Подзаголовок гласил: «Тайпины закрывают курильни опия и арестовывают торговцев».
Глава тридцать седьмая
ПОСЛЕДНЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ
Нанкин и Шанхай. 1863–1864 годы
Никто никогда не утверждал, что тайпины пренебрегали использованием розог или что тайпинское Небесное царство, Нанкин, являлся юдолью покоя и мира. Но даже самые черствые сердца самых ревностных тайпинов сжались от зрелища, представшего их глазам, когда они вышли на работы холодным утром 21 апреля 1863 года. Объятые ужасом, они стояли, разинув рот, зная, что любое проявление отвращения будет расценено как инакомыслие и бунт против государственных устоев Небесного царства. В древнем городе воцарилась гробовая тишина, время от времени нарушаемая лишь стоном одного из семисот мужчин, распятых вверх ногами на деревянных крестах и выставленных на всеобщее обозрение на центральной городской площади. Теперь эти семьсот с различной степенью стойкости дожидались благословенного прикосновения смерти, что должно было произойти лишь через несколько дней и ночей.
На ногах каждого распятого висела дощечка с текстом, в котором сообщалось: этот человек понес кару за то, что был так или иначе связан с дьявольским снадобьем фань куэй, опием.
Никто из потрясенных наблюдателей не сомневался, что несчастные, с прибитыми к крестам руками и ногами, измазанные кровью, текущей из глаз и ушей, занимались торговлей опием. В эти минуты многие из зевак стали строить планы побега из Нанкина, желая оказаться подальше от тайпинов, поскольку они сами либо укрывали, либо поставляли, либо использовали похожее на смолу зелье фань куэй, дарившее грезы.
Но массовое распятие провинившихся было лишь началом широкой кампании тайпинов, направленной против опия. Эта акция предназначалась в буквальном смысле для внутреннего потребления. Те, что последовали за ней, явились неприкрытой угрозой в адрес всего сообщества фань куэй.
После ночи беспробудного пьянства подагра Геркулеса вернулась и набросилась на него с удвоенной злобой.
«Проклятье! — думал он. — Чуточку удовольствия, всего лишь чуточку удовольствия, и она мстит мне!»
Боль была настолько мучительной, что Геркулес лишь чудом обратил внимание на суматоху, царившую под его окнами на набережной Бунд. Он осторожно спустил распухшие, ноющие ноги на холодные плитки пола и подошел к большому окну, выходившему к излучине реки. Толкнув раму, Геркулес выглянул наружу и сначала не поверил своим глазам. А затем в ужасе отшатнулся и нечаянно ударился больной ногой о стену. Но потрясение было так велико, что он даже не заметил боли.
Перси Сент-Джон Дент возвращался после бессонной ночи в «Парижском доме», когда увидел их, и раньше, чем успел хоть что-то сообразить, изысканный обед, съеденный в заведении мадемуазель Сюзанны, тугой струей полетел в мутные воды Хуанпу.
Джедедая Олифант, глава Дома Сиона, приказал помощникам седлать лошадей. Они галопом промчались мимо американских охранников на пропускном пункте у Сучжоухэ, а дальше — по набережной Бунд, где уже собралась огромная толпа. Поначалу Джедедая не мог понять, почему вид собравшейся толпы так тревожит его. Там стояли тысячи людей, но вокруг царило мертвое молчание. Но тишина в Шанхае была совершенно немыслимым делом! Потом он услышал стоны, доносившиеся со стороны реки, и, увидев там шесть кораблей, похолодел.
Цзян первой узнала, что происходит, и немедленно послала за Рыбаком и Конфуцианцем. Теперь они втроем стояли на дальнем конце набережной излучины реки и смотрели на шесть кораблей. Без парусов на мачтах, корабли медленно вращались, как матроны, выпившие слишком много шампанского на пышном балу. Но то были далеко не матроны. То было предупреждение. Наглядное предупреждение, обагренное кровью и стонами сотен людей, прибитых вниз головами к мачтам кораблей, словно карикатурная пародия на распятие. Ветер дул в сторону берега, донося до стоявших на набережной крики о помощи. Потом ветер менял направление и уносил жалобные вопли в сторону Пудуна, и у зевак возникало странное ощущение, что боль несчастных внезапно утихла, а люди на кораблях — это какие-то акробаты, занявшие причудливые позы на мачтах. Но неожиданно ветер начинал дуть в сторону берега, и мучительные крики вновь принимались терзать слух стоявших на набережной.
Столь же таинственным, как и приход кораблей, стало почти магическое появление в толпе зевак тысяч прокламаций.
Цзян выхватила из рук мальчишки-рикши скверно отпечатанный листок и прочитала: «Примите кару те, кто помогает распространять дьявольское зелье. Остальные — трепещите, глядя на участь тех, кто делает дьяволову работу в Небесном царстве». Под прокламацией стояла подпись Небесного Царя.