Бернард Корнуэлл - Арлекин
— Нам сказали, что ты один из лучших наших солдат, и отныне ты будешь именоваться сэр Уильям Скит.
Стрелки радостно заорали. Уилл Скит, отныне сэр Уильям, остался стоять на колене, а король поехал дальше и произнес ту же речь перед солдатами в конце строя и перед теми, кто обслуживал пушки в кольце крестьянских телег. Граф Нортгемптонский, явно приложивший руку к обращению Скита в рыцари, поднял йоркширца и повел обратно к ликующим солдатам. Когда стрелки стали хлопать Скита по спине, он все еще был красный до ушей.
— Полная чушь! — сказал он Томасу.
— Ты это заслужил, Уилл, — ответил тот и с усмешкой поправился: — Сэр Уильям.
— Просто придется платить больше налогов, и все, — сказал Скит, но было видно, что он доволен.
На лоб ему упала капля дождя, и он, нахмурившись, крикнул:
— Тетивы!
Большинство стрелков еще раньше спрятали свои тетивы, но теперь всем лучникам пришлось снять их, так как дождь припустил не на шутку. Графский латник закричал, чтобы женщины ушли за гребень холма.
— Слышите? — крикнул Скит. — Женщин — в обоз!
Некоторые женщины плакали, но Элеонора лишь на мгновение сжала Томасу руку.
— Выживи, — просто сказала она и пошла под дождем мимо принца Уэльского, который с шестью всадниками проследовал на свое место среди латников, построившихся позади стрелков Уилла Скита.
Принц решил сражаться верхом, чтобы видеть битву через головы пеших солдат, и в знак его прибытия под ливнем развернули его знамя, самое большое среди всех прочих на правом фланге.
Томас перестал видеть, что делается на дальнем холме, так как все было застлано широким занавесом проливного серого дождя. Оставалось сидеть и ждать. Кожаный панцирь под кольчугой стал холодным и влажным. Томас съежился, глядя на серую пелену и зная, что, пока дождь не пройдет, лук как следует не натянешь.
— Им бы надо прямо сейчас скомандовать атаку, — сказал сидевший рядом отец Хобб.
— В этой грязи им не найти дорогу, святой отец, — ответил Томас и, увидев у священника лук и мешок со стрелами, но больше никакого оружия и доспехов, добавил: — Вам бы не помешала кольчуга или хотя бы стеганый панцирь.
— Мои доспехи — моя вера, сын мой.
— А где ваша тетива? — спросил Томас.
У священника не было ни шлема, ни шапки.
— Я обвязал ее вокруг… Ну, не важно. Хорошо во всех отношениях, разве что не помочишься. Зато там сухо. — Отец Хобб непристойно ухмыльнулся. — Я прошел по рядам, Том, и все высматривал твое копье. Здесь его нет, — сказал он.
— Ничего удивительного, черт возьми. Я и не думал, что оно тут.
Отец Хобб пропустил упоминание нечистого мимо ушей.
— Кроме того, я поболтал с отцом Прайком. Ты его знаешь?
— Нет, — односложно ответил Томас. С его шлема на перебитую переносицу бежал дождь. — На кой черт мне знать отца Прайка?
Отца Хобба не смутила грубость Томаса.
— Это исповедник короля и великий человек. Когда-нибудь, довольно скоро, он станет епископом. Я спросил его про Вексиев.
Священник помолчал, но Томас ничего не ответил, и он продолжил:
— Отец Прайк помнит это семейство. Говорит, у них были земли в Чешире, но в начале царствования нашего короля Вексии поддержали Мортимера и за это были изгнаны. Он сказал кое-что еще. Они всегда считались набожными, но их епископ заподозрил у них странные еретические идеи.
— Катары, — сказал Томас.
— Похоже, правда?
— Но если это набожное семейство, я вряд ли имею к нему отношение. Разве не хорошее известие?
— Ты не можешь улизнуть, Томас, — мягко проговорил отец Хобб. Его обычно растрепанные волосы от дождя прилипли к голове. — Ты дал обет своему отцу. И принял епитимью.
Томас сердито покачал головой.
— Тут пара десятков других ублюдков, святой отец, — он указал на скрючившихся под ливнем лучников, — которые убили людей больше моего. Пойдите к ним и потерзайте их души, а мою оставьте в покое.
Но отец Хобб покачал головой.
— Ты избран, Томас, а я твоя совесть. Видишь ли, я понял, что, если Вексии поддержали Мортимера, они не могут любить нашего короля. Если они сегодня и есть где-то, то вон там.
Он кивнул через долину на дальний холм, по-прежнему заслоненный стеной проливного дождя.
— Значит, будут и дальше жить, не зная горя, — сказал Томас.
Отец Хобб нахмурился.
— Думаешь, мы проиграем? — сурово спросил он. — Нет!
Томас поежился.
— Становится поздно, святой отец. Если они не нападут сейчас, то подождут до утра. И тогда у них будет целый день, чтобы нас перерезать.
— Ах, Томас! Тебя избрал Бог.
Томас ничего на это не ответил, но подумал, что ничего так не хочет, как быть стрелком и стать сэром Томасом Хуктонским, как Уилл только что стал сэром Уильямом. Он счастлив служить королю и не нуждается в небесном покровителе, который собирается послать его в таинственную битву против темных владык.
— Можно дать вам совет, святой отец? — спросил Томас.
— Это всегда приветствуется, Том.
— Как только будет убит первый ублюдок, возьмите его шлем и кольчугу. Будьте осторожней.
Отец Хобб похлопал Томаса по спине.
— Бог на нашей стороне. Ты сам слышал, что сказал король.
Он встал и пошел поговорить с другими стрелками. Дождь начал стихать. Опять вдали показались деревья, стали различимы цвета французских знамен, и Томас снова увидел массу красно-зеленых арбалетчиков по ту сторону долины. Они никуда не двинутся, счел он, поскольку арбалетные тетивы так же чувствительны к сырости, как и все прочие.
— Завтра, — крикнул Томас Джейку. — Сражение будет завтра.
— Будем надеяться, выглянет солнце, — ответил Джейк.
Ветер с севера принес последние капли дождя. Томас выпрямился и потопал ногами. День прошел зря, думал он, а впереди голодная ночь.
А утром начнется его первое настоящее сражение.
* * *Вокруг французского короля теснилась группа возбужденных всадников. Он по-прежнему был в полумиле от холма, где собралась наибольшая часть его войска. В арьергарде оставалось по меньшей мере две тысячи латников, они были еще на марше. Но те, кто уже прибыл в долину, значительно превышали числом ожидавших англичан.
— Два к одному! — страстно восклицал Карл, граф Алансонский и младший брат короля.
Как и у остальных всадников, его плащ промок, и герб на нем плохо читался. С краев шлема бусинами свешивались дождевые капли.
— Мы должны перебить их сейчас же! — настаивал граф.
Но инстинкт говорил Филиппу Валуа, что нужно подождать. Будет мудро, думал он, собрать все войско, должным образом провести рекогносцировку и атаковать утром. Он также знал, что его товарищи, особенно брат, считают его слишком осторожным, и более того — робким, поскольку раньше он избегал сражения с англичанами. Даже его предложение подождать всего лишь день заставило многих подумать, что у него не хватает духу для высшего призвания короля. Он по-прежнему отклонял предложение немедленно атаковать, считая, что победа будет более полной, если отложить ее всего лишь на день.
