Дина Лампитт - Солдат удачи
Было приказано вывести войска из Пешта, въезд в Буду был закрыт, а на городских стенах установили орудия, так как Национальная Гвардия попыталась штурмовать крепостной вал города. Кульминацией этих жутких дней явилось убийство графа Ламберга, австрийского главнокомандующего. Когда его изувеченное тело пронесли на шпагах по улицам, весь 3-й императорский легкий драгунский полк — кто пешком, кто на лошадях, с женами в экипажах — поспешно отступил в неизвестном направлении.
И теперь все расположились лагерем, собираясь присоединиться к предводителю хорватов — где бы ни находились его войска. Уже не было времени и возможности связаться с другими отозванными полками, и каждый отряд направлялся к австрийской границе самостоятельно, с опаской обходя вооруженные венгерские отряды. Мысль об этих военных группах пробудила Джона Джозефа окончательно, он приподнялся со своей простой походной кровати и посмотрел на ту кровать, где спала Горация. Но ее там не было, а то, что Джон Джозеф принял было за лежащую Горацию, оказалось ее свернутым одеялом.
— Горри? — голос приглушал натянутый брезент палатки. — Горри, ты где?
Но звать было нелепо: палатка была маленькой, и если бы Горация находилась внутри, он сразу увидел бы ее. Джон Джозеф выскочил из кровати, протянул руку к мундиру — спал он почти не раздеваясь, в рубашке и брюках, на тот случай, если будет неожиданное ночное нападение, — одновременно натягивая сапоги.
Снаружи рассветное небо было уже не таким розовым, и по нему над спящим лагерем протянулись оранжевые полосы. Почти такого же цвета были догорающие дрова и волосы часового, который отдал честь при приближении капитана.
— Сэр?
— Доброе утро. Вы не видели мою жену?
Джон Джозеф говорил по-немецки, и молодой солдат ответил сразу же:
— О, да, сэр. Она сказала, что хочет выгулять Лули, и ушла с ней около получаса назад.
Джон Джозеф мрачно усмехнулся:
— Мы здесь в самой гуще войны, а Горация может думать о собаке. В каком направлении она ушла?
Часовой указал на восток:
— В сторону рассвета. Она сказала, что он выглядит захватывающе.
— О, Боже! Она ведь знает, что вокруг вражеские отряды. Почему вы не остановили ее?
— Сэр, я предупредил ее, что это неблагоразумно.
— Я отдам тебя под военный трибунал, если что-нибудь случится, и проклятую собаку тоже!
— Да, сэр.
— И зачем только я подарил ей это дрянное животное!
Но ведь подарил! На прошлое Рождество, как раз перед тем, как полк уходил из Вены в Пешт. Щенок сидел в витрине зоологического магазина; это был папильон с заискивающе виляющим пушистым хвостиком и добродушной мордочкой. В рождественское утро Джон Джозеф спрятал щенка к себе в карман и сказал Горри, чтобы она закрыла глаза и опустила в карман руку. Горация завизжала от восторга, когда веселый розовый язычок облизал ее пальцы в качестве положенного приветствия. Новый любимец тут же был назван Лули — сокращенно от Лучиллы. Щенок сопровождал их везде, и во время отхода из Пешта он был надежно спрятан у Горации в рукаве.
Но теперь он мог навлечь на нее серьезную опасность. Джон Джозеф побежал к привязанным лошадям и схватил одну, уже оседланную. Никогда в жизни он не был так напуган. Никогда у него так дико не билось сердце.
Вот так и пришла любовь к хозяину поместья Саттон, человеку, который в последние годы считал себя неспособным на такое чувство. Не владея собой, он выкрикнул:
— Если я не вернусь через десять минут, поднимайте тревогу! — и галопом, будто за ним гнались черти, выскочил из лагеря, громко крича охрипшим от волнения голосом: «Горация, где ты?» Только теперь Джон Джозеф, наконец, осознал, что любит. Он страстно желал крепко обнять свою жену и сказать ей все то, что ей всегда хотелось услышать от него. Какой же он был дурак, что не сказал ничего раньше.
Он громко и горячо молился: «Пресвятая Богородица Дева Мария, пожалуйста, сохрани Горацию. Не дай мне потерять ее сейчас, когда я нашел ее».
Все вокруг было созвучно тому, что творилось в душе Джона Джозефа: любовь его устремлялась ввысь, как эти взметнувшиеся горы, лесистые долины таили в себе его сокровенные мысли, широкая река струилась потоками страстного желания. Он проскакал через реку по шаткому мосту, даже не задумываясь над тем, что делает. Ведь Горация наверняка не могла пройти здесь по сгнившим доскам. Но Джон Джозеф несся прямо к востоку, в рассветное утро, помня, что именно этим путем пошла Горация.
Свист пули над головой заставил его пригнуться к седлу, но лошадь резко шарахнулась в сторону, и ее ноги заскользили по старым доскам. Джон Джозеф пришпорил испуганное животное, побуждая его поспешить к другому берегу под укрытие деревьев. Там он придержал лошадь, осторожно оглядываясь и вытаскивая пистолет из кобуры. Кругом была абсолютная тишина, но Джон Джозеф внезапно вздрогнул, повернулся назад и увидел направленное на него дуло мушкета. За его спиной раздался голос:
— Руки вверх, капитан. Вы мой пленник. Позади стоял явно сгоравший от желания пристрелить его, но не отваживающийся это сделать мадьяр в красной накидке, вооруженный всеми мыслимыми видами оружия. Через седло его лошади был переброшен поводок собаки Горации.
— Элджи, — вздохнула вдовствующая графиня.
— Да, моя дорогая?
— Я так беспокоюсь о дочерях.
— Почему, милая?
Энн вздохнула опять, с некоторой долей раздражения:
— Ты знаешь, почему. Аннетта потеряла ребенка, Горри попала на эту ужасную войну, Ида Энн занята только мечтаниями после того, как Лаура вышла замуж за графа.
Энн до сих пор не забыла, как ее племянница использовала бал по случаю дня рождения Иды Энн, чтобы заманить в свои сети лучшую партию сезона — молодого графа Селборна. И увела его прямо из-под носа Иды Энн! Было просто не очень честно, что виновница торжества осталась ни с чем.
— Не годится все время тревожиться, — опять вздохнула графиня. — Моя жизнь — это сплошные переживания из-за детей.
Она была сейчас явно расположена к тому, чтобы жалеть себя, но так как ее высказывание было совершенно справедливым, Элджи опустил газету и приготовился слушать.
— Вначале — смерть Джей-Джея, потом — Джорджа. Нашу дорогую Фрэнсис ничего не трогает: она собирается женить на себе бедного старого Харкорта, несмотря на разницу в тридцать шесть лет между ними. А теперь столько волнений из-за девочек.
Элджи сочувственно приподнял голову. Женившись на Энн, он считал себя счастливейшим человеком на свете, несмотря на то, что жена любила поворчать.
— Я действительно думаю, что если Ида Энн будет продолжать вести себя подобным образом, она может остаться старой девой.
