Мишель Зевако - Коррида
– Но как же это получилось, что я их сегодня не видел?! – спросил шевалье.
– Они попросили отпустить их на день из монастыря. Мы полагали, что они позаботились, чтобы вы были обеспечены всем необходимым на время их отсутствия. О! Если монсеньор узнает об их небрежности… Я не хотел бы оказаться на их месте… Но почему вы, сударь, так долго ждали?
Почему вы сразу об этом не сообщили? Вам тут же бы все принесли. А вот сейчас…
– Что – сейчас?
– Сейчас все в монастыре спят, и отец, отвечающий за питание, тоже. Какая жалость!
– Ладно! – сказал несколько успокоившийся Пардальян. – Еще один день воздержания меня не убьет. Вот только бы немного воды… Все, не будем больше об этом говорить. Я подожду до завтра… если, конечно, вы и в самом деле не решили меня уморить.
– О, господин шевалье! Да разве можно считать нас такими жестокими? Разве вы не знаете, что монсеньор приказал нам выполнять все ваши желания? Виноваты только братья Батист и Закария… Но я вас уверяю, что наказание, которое они понесут, будет…
– Это ничего не исправит, – перебил монаха Пардальян, – а раз вы меня уверяете, что завтра меня накормят…
– Будьте спокойны, мы сделаем все, чтобы исправить то зло, которое вам причинили.
– Хорошо! И раз вина братьев Батиста и Закарии заключается только в небрежности, я их прощаю и настоятельно прошу не наказывать их из-за меня.
Не желая слушать славословий, в которых превозносились его христианские добродетели, шевалье лег спать.
Наступило утро. Монахов все не было. Пардальян ждал. Наконец, ко второму завтраку, преподобные отцы появились и хмуро объявили, что «кушать подано».
Шевалье уже настолько отчаялся, что не поверил собственным ушам и заставил монахов повторить свое приглашение. Убедившись, что он не ослышался и что теперь-то все в порядке, Пардальян успокоился. Его даже смешили грустные физиономии монахов – надо полагать, их здорово отругали.
– Почему вы, прежде чем уйти на целый день, не оставили мне ничего поесть? – спросил шевалье.
– Но… вы ведь от всего отказываетесь, – воскликнул простодушный Батист.
– И это ваше оправдание? Вчера я как раз намеревался поесть.
– Правда?
– Ну, разумеется!
– А сегодня? – робко спросил Закария.
– Сегодня, как и вчера, я безумно хочу пить и есть… И если ваш сегодняшний стол не уступает позавчерашнему, то это просто замечательно.
– Господи Боже! – завопил обрадованный Батист. – Какое счастье!.. Идемте же быстрее, сударь.
И монахи быстро поволокли за собой узника, который, впрочем, вовсе не сопротивлялся. Когда они оказались перед великолепным столом, Закария сказал:
– Ручаюсь, что вам всего этого не съесть!
– Да, – согласился Пардальян, – здесь еды на целое войско.
И решительно сел за стол.
Как и в прошлый раз, зазвучала таинственная далекая музыка невидимого оркестра. А довольные монахи принялись ему прислуживать. Они были счастливы, что их мечта наконец-то осуществится.
Шевалье спокойно приступил к трапезе. И никто не смог бы догадаться, что происходило в это время в его душе.
Каждый раз, переходя от одного блюда к другому, он спрашивал себя:
– Не это ли меня убьет?
Вначале Пардальян долго изучал каждое кушанье, прежде чем проглотить что-нибудь, но потом он потерял терпение и принялся есть и пить без разбора, словно ему ничего не угрожало.
Из огромного количества блюд шевалье выбрал свои самые любимые. Ел он за четверых, а пил за шестерых, но не потому, что был чревоугодником. Просто сейчас это было ему необходимо. На монахов любо-дорого было посмотреть. Они прислуживали шевалье ловко и умело и чувствовали себя на верху блаженства, ведь на их долю еды тоже наверняка хватит.
Наконец Пардальян насытился. Он вернулся в свою комнату и упал в кресло.
– Уф! Я наелся… и все еще жив. Может быть, планы Эспинозы изменились: вместо быстродействующего яда он подсыпал медленный?.. Подождем и посмотрим.
Несколько часов шевалье сидел в кресле без движения. Казалось, он спал, но это было не так. Пардальян ждал и размышлял. Наконец он встал и принялся медленно прогуливаться по комнате.
– Решительно, я начинаю верить, что в еде не было никакого яда. Или Эспиноза передумал, или же все это было просто комедией, в которой я играл роль шута. Подождем еще. Время полдника уже прошло, а я до сих пор не вижу достопочтенных отцов.
Монахи так и не появились до самого вечера. Шевалье слишком плотно и поздно позавтракал, чтобы успеть проголодаться. Однако он все же захотел выяснить причину отсутствия Батиста и Закарии.
Пардальян подошел к двери и постучал. На этот раз ему ответил брат Закария.
– Достопочтенный преподобный отец, – шутливо обратился к нему шевалье, – почему мне не дают ни обеда, ни ужина?.. Почему нет больше этих великолепных пиров? Черт возьми! Я уже начал привыкать к ним.
– Увы, брат мой! Конец изумительным пирам, – грустно ответил монах. – Увы!
– Что? – воскликнул шевалье. – Объясните, в чем дело? Что, я вас больше не интересую?
– Нет, брат мой, – честно ответил монах. – Не знаю уж, что вы натворили, но вас приказано лишить пищи. А так как мы с братом Батистой имели право на остатки ваших обильных обедов, о которых мы жалеем больше вас, поверьте, получается, что нас тоже наказали.
– Понимаю, – сочувственно ответил Пардальян. – Значит, сегодня вы доели то, что осталось от моего завтрака?
– Ну конечно!.. Он был такой вкусный… Ах! Почему вы так долго упорствовали! Из-за этого мы лишились таких лакомств! Ведь ваш завтрак разделили между всеми братьями.
– Почему же? Это несправедливо, – сказал шевалье, которому, казалось, было чрезвычайно жаль монаха.
– Монсеньор Эспиноза велел всячески угождать вам. Он наказал нас за то, что вы постоянно отказывались от пищи.
– Так вот почему вы так настойчиво предлагали мне поесть!
– Разумеется! Потому что остатки были бы нашими!
– Почему же тогда вы мне об этом не сказали? Я вовсе не такой уж бессердечный. Если бы вы признались, я бы позволил себя уговорить, чтобы сделать вам приятное.
– Увы! Нам запретили упоминать об этом.
– А почему вы отказывались попробовать еду? Я же много раз предлагал вам!
– Это нам тоже запретили. Если бы мы попробовали, нас лишили бы остального… не считая обещанного сурового наказания.
– Понятно, – сказал Пардальян и пошел спать.
Теперь, когда он все вытянул из монаха, ему было больше не о чем с ним разговаривать.
Окошко закрылось, и шевалье беззвучно рассмеялся. Он прошептал:
– Ничего не скажешь, хорошо сыграно! Меня провели как последнего дурака! Ведь я давно знаю Эспинозу, но до сих пор не могу привыкнуть к его манерам. Что ж, этот урок пойдет мне на пользу.
